Последнее лето - Елена Арсеньева

Она никогда раньше не думала так много о деньгах. Ейказалось, она ненавидит деньги – ненавидит с тех самых пор, как ей на имениныподарили как-то сафьяновую монетницу в виде фигурки мопса. Фигурка раскладываласьна две половинки, на одной стороне были гнезда с пружинками для монет. Вгнездах лежали золотые монеты: достоинством в пять рублей, полуимпериал (семьрублей пятьдесят копеек), червонец (десять рублей) и империал (пятнадцатьрублей). Марина получила монетницу – и зарыдала, потому что она была в видемопса, а она ненавидела свое прозвище – «толстый мопс», Мопся. С тех пор блескмонет стал для нее знаком оскорбительного прозвища, которое смешило всех,только не ее.

Да, она ненавидела деньги и старалась о них не думать. Этобыло очень легко, когда Марина была «дочкой миллионщика». А теперь она сострахом ждала, что же с ней будет, когда кончатся оставшиеся деньги.

Пойти работать, как мечтала когда-то? Нет, она не хотелаработать, не хотела!

Она ушла с курсов, забросила все дела. Дома что-то ела,ложилась и бесцельно глядела в потолок. Потом вдруг вскакивала, надевала насебя что попало и уходила. Ей чудилось, что прислуга следит за ней. Впрочем,так всегда было – за ней присматривали по приказу отца… нет, Аверьянова (она немогла больше называть его отцом!), но теперь во взглядах слуг читалосьоткровенное злорадство. Она знала, что в банке (который теперь принадлежит неей!) оставлена определенная сумма на содержание дома. Из этой суммы идут деньгидвум горничным, поварихе и сторожу, исполнявшему также обязанности истопника идворника. Остальных (повара с подручным, судомойку, прачку, еще двух горничныхи лакея) Аверьянов рассчитал перед тем, как исчезнуть из дому, выплатив имнекоторые деньги. Оставшиеся в доме слуги держались рядом с Мариной толькопотому, что не хотели лишиться пенсиона. Ну, предположим, Василиса и так бы неушла, но остальные… Вообще все изменилось. Раньше Марине казалось, что ейслужат из любви, из преданности, оттого, что она стоит горой за народ ипрезирает свое сословие угнетателей. Теперь прислуга посматривает на нее сиздевкой, обслуживает с откровенной неохотой, а от насмешек их явно удерживаеттолько нежелание ссориться с Василисой, у которой и рука тяжелая, и за словцомона в карман никогда не полезет, особенно если нужно защитить барышню.

Да ладно, шут с ними, со слугами. Марина всегда былауверена: слуги господские – народные предатели:

Люди холопского звания —

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказание,

Тем им милей господа!

Некрасов очень хорошо знал, о чем писал, потому что сам былвладельцем крепостных душ и сыном крепостника. Он не смотрел на народ сквозьрозовые очки. Слуги – как рыбы, ищут где глубже, а также как куры – знай к себегребут. Говорят, каждый солдат мечтает стать генералом. Насчет солдат Маринаничего не могла бы сказать, но то, что каждый слуга мечтает статьгосподином, – она точно знала.

Но другие! Товарищи по борьбе! Рабочие, врачи, институтки,гимназисты, курсистки, да мало ли кто, с кем она раньше встречалась то намитингах, то на собраниях, то в комитетах! Они-то почему ее сторонятся? Почемуникто не обнял ее, не сказал радостно:

– Марина, теперь ты совсем наша! Ты перестала бытьчудачкой-богачкой, которая играет в революцию, и борешься за нее наравне снами!

Что произошло? Чем она стала хуже, перестав быть дочерьюбанкира, «чудачкой-богачкой»? Упав, так сказать, из высших – в низшие? Ну,понятно, почему ее запрезирали дочь городского головы Катя Сироткина, дочьгубернатора Мила Борзенко, а также Паша Блинова и прочие дочки «тузов» и«акул». Они и раньше смеялись над Мариной Аверьяновой, которая, как они любилиговорить, «заигрывала с плебеями». Теперь она, в их понимании, получила позаслугам – только и всего. Да, с ними все понятно. Но другие, но свои, нотоварищи… Те, с кем она работала, мечтала…

А что, если она ошибалась с самого начала? Если все онитолько и мечтают, чтобы сбылась строка из песни: «Кто был никем, тот станетвсем»? Если они видят в революции лишь средство возвыситься? Уничтожить прежнихгоспод и самим стать господами? В точности как слуги… люди холопского звания…

Марине становилось жутко при одной мысли об этом. Потомучто, значит, и Андрей такой же? И Андрей?!

Он исчез из ее жизни, как и не был никогда. Не появлялся, незвонил, не писал. Марина знай набирала заветный номер «Сормово, 11—17», однакотам никогда никто не отвечал. Добраться до Туманского в управлении завода, вбольнице было невозможно. Услышав, кто его спрашивает, отвечали:

– Извините, сударыня, он занят, к аппарату подойти неможет. Когда освободится, сего не ведаем.

Наконец Марина поняла: Андрей вовсе не занят денно и нощно,он скрывается от нее. Но почему?! Из-за того, что сделал этот мерзкий человек,этот подлец, который называл себя ее отцом? Марина от души желала ему страшныхмучений перед смертью. Говорят, раковые больные умирают в мучениях.Представляя, как корчится Аверьянов в каком-нибудь замшелом скиту, глядя намрачно мерцающую медную безглазую икону, которая в семьестарообрядцев-Аверьяновых переходила из рода в род, Марина на некоторое времячувствовала себя получше. Но стоило только вспомнить об Андрее – и ей опятьстановилось невмоготу. Словно у нее у самой был рак, который вот-вот сведет еев гроб, но сначала измучит болью, изгрызет душу, сердце, плоть.

Андрей вел себя совершенно так же, как вел бы какой-нибудьпошлый жених-мещанин, который рассчитывал жениться на богатой невесте, а она водночасье сделалась бесприданницей. Таких историй Марина знала множество.Мужчины в подобных случаях с девушками не церемонились – бросали их не глядя,даже если им уже выпадала возможность попользоваться девичьей доверчивостью.Рассказывали про одну покинутую невесту, которая выпила уксусу, потому чтооказалась беременна от такого жениха-изменщика.

Марина каждое утро становилась в ванной-молельне передзеркалом и с ужасом рассматривала свое полное тело: не растет ли живот?

Сделавшись женщиной в тринадцать лет, она все же была надиво невежественна в самых обыденных вещах. Историю жизни генеральской дочериСофьи Перовской, историю героической Марии Спиридоновой могла бы рассказать,разбуженная и среди ночи, но даже не представляла, что происходит в женскоморганизме, когда в нем зачался ребенок. Живот растет, это да. А что еще?Тошнит, кажется, аппетит пропадает. Нет, ее не тошнило, а аппетит у Маринывсегда был чрезмерный. И теперь никак не уменьшился. А живот вроде бы покуда нерос…

Ей даже посоветоваться было не с кем. Разве только сВасилисой. Но слезливая, назойливо-преданная Василиса сделалась Марине вдруготвратительна.