Тени, которые проходят - Василий Шульгин

Еще были какие-то «вышивки крестиком», но я их не припомню.

Брак с Марией Дмитриевной Седельниковой

Через некоторое время, в конце августа или в начале сентября [1924 г. — Р. К.] мы перебрались в Югославию. Мне припоминается, что мы ехали через Вену, где сели на пароход и поплыли вниз по течению Дуная.

Плывя по Дунаю, я осмысливал это путешествие. Мы ехали с тем, чтобы оформить наши отношения, обвенчавшись в Югославии. Развод мне дал с согласия Екатерины Григорьевны митрополит Евлогий в Париже. Она захотела только остаться Шульгиной, что и было исполнено. Конечно, не было никакой абсолютной необходимости в этом разводе. Все же им я причинял некоторые неприятности Екатерине Григорьевне и сыну Дмитрию. Да и Мария Дмитриевна не очень этого желала.

Отношения наши сложились удивительным образом. В Константинополе она пошла напролом, хотя я сказал ей и даже написал, что люблю ту, что умерла, и должен жить один. Она не обратила на это внимания и решила, что та забудется, и что хуже — ее возненавидела. Но мертвые сильнее живых, потому что они не могут себя защищать. Эта ревность к покойной поставила между нами тяжелую преграду. И много-много лет прошло и надо было претерпеть многие испытания, чтобы Мария Дмитриевна, наконец, сказала мне:

— Я ошибалась, она хорошая.

Отношения у Марии Дмитриевны с Екатериной Григорьевной были легче, потому что они познакомились и даже подружились. Когда Екатерина Григорьевна покончила с собой, Мария Дмитриевна, горько рыдая, говорила:

— Это я ее убила.

Но это было неверно. Если кто ее и убил, так это была ее невестка, первая жена Димы. К ней она остро ревновала, считая, что Таня не любит достаточно нашего сына, то есть так, как любит его она, мать. До Екатерины Григорьевны не дошла заповедь: «Да оставит человек отца своего и мать свою, да прилепится к жене своей и да будут двое воедино». Но на самом деле все это были причины второстепенные. Главной причиной было наследственное сумасшествие.

В конце концов Мария Дмитриевна нашла ключ к нашим отношениям в латинской поговорке, которую она хорошо усвоила: «Nec sine te, пес tecum vivere possum»[55].

Она желала повенчаться только ради своего отца, которого очень любила. Но я не был убежден, что Дмитрий Михайлович этого так желал ввиду того, что я на двадцать два года был старше его дочери, мы с ним были почти одного возраста. Однако на мое письмо, в котором я просил руку его дочери, он ответил очень сердечным согласием.

* * *

И вот мы приплыли в Белград, где поселились на несколько дней у Дмитрия Михайловича. Он жил с сыном и еще одним молодым человеком.

А брак совершился в городке Новый Сад. Этот городок находится ниже по Дунаю, против крепости, откуда некогда бежал во время войны генерал Корнилов. Церковь в Новом Саду была русская. Поручителями были брат Марии Дмитриевны Владимир Дмитриевич, полковник Петр Титович Самохвалов, Николай Дыховичный и кто-то еще. Дружкою была Зина, вдова полковника Барцевича, которая потом вышла замуж за брата Марии Дмитриевны21.

Генерал барон Петр Николаевич Врангель

После венчания мы поселились в городке Сремски Карловцы, который был в двадцатые годы как бы административным центром русской белой эмиграции. В нем жил Петр Николаевич Врангель и кое-кто из его штаба, из него исходили все нити управления частями РОВС̕а и эмигрантскими объединениями.

За время пребывания в этом городке мы ближе сошлись с Петром Николаевичем и его женою Ольгой Михайловной, урожденной Иваненко. Ольга Михайловна рассказы вала мне много интересного о своем муже.

— Когда мы поженились, оказалось, что он большой кутила и часто возвращался домой только утром. Но я отучила его…

— Это трудно, Ольга Михайловна.

— Совсем не трудно. Он однажды пришел утром и застал меня в столовой. Когда я подала ему кофе, он спросил: «Почему ты встала так рано?» — «Я не вставала». — «Как?!» — «Да так, что я и не ложилась». — «Почему ты не ложилась, что случилось?». Я ответила ему: «Ничего не случилось, я просто ждала тебя». Он вскипел: «Безобразие!». Но так как я продолжала не ложиться пока он не приходил домой, то он стал возвращаться все раньше и раньше и, наконец, бросил кутить вовсе.

Еще она рассказывала интересные случаи, происходившие у них в доме во время войны:

— Когда началась война, я стала жить с матерью Петра Николаевича, урожденною баронессою Корф22. Во время войны у нас в доме бывало множество офицеров. И была у нас на воспитании девочка, которая очень любила, когда к нам приезжали с фронта офицеры. Ей было всего восемь лет. Она подходила то к одному, то к другому и прикасалась ручкой то к плечу, говоря при этом «в плечико», то к колену, говоря «в коленко» и так далее. Наконец мы поняли, что это значит. Это означало, что офицеры будут ранены в плечо, в ногу, в руку. Узнавать об этом было уже крайне неприятно, и когда она однажды, приложив руку, сказала: «в головку», я ее выставила и больше не впускала в гостиную, когда у нас бывали гости. Предсказания девочки сбывались…

* * *

Разговоры о ясновидении продолжались и в другой плоскости. Ольга Михайловна рассказывала:

— В Константинополе мы жили в русском посольстве. Как-то я спускалась по лестнице, а навстречу мне подымалась незнакомая мне дама. Когда мы поравнялись на площадке, дама улыбнулась мне и только произнесла одно слово: «Мальчик». Никто, кроме меня и мужа, не знал, что я беременна. В положенное время родился Алеша, которого вы знаете. Он, между прочим, ревнует меня к вам и говорит: «Ты опять уйдешь с Шульгиным?».

Действительно, мы втроем, Ольга Михайловна, Мария Дмитриевна и я, часто гуляли и даже плавали. Ольга Михайловна прекрасно плавала, а Мария Дмитриевна — нет.

* * *

С Петром Николаевичем Врангелем мы часто гуляли вдвоем. Он был очень высокого роста и шагал так, что я едва за ним поспевал. Во время прогулок мы беседовали, и кое-что из его рассказов я запомнил.

— Есть только два интересных занятия, — говаривал он. — Война и охота.

— А политика? — спрашивал я.

— Раньше я не имел никакого отношения к политике, но в Крыму мне пришлось этим заняться. Что ж, это тоже интересно — нечто вроде войны.

Он был военным с головы до ног.

— Род у нас такой, Врангелевский. В нашем роду было пять фельдмаршалов и три адмирала. Однако мы военные через поколение. Вот мой отец, например, не был военным. Он писал какие-то записки. А вообще он был совершенно старых воззрений. У него еще были дворовые. Однажды, когда кто-то сказал о каком-то Ваньке или Петьке, что он любит свою жену, мой отец удивленно спросил: «Да разве они могут любить?». Хотя он был человек вовсе не злой и не черствый23.