Тени, которые проходят - Василий Шульгин

* * *

Мы вернулись в Clos de Potas другим путем: до St.-Tropez на велосипедах, оттуда поднялись в гору на автобусе (велосипеды на крыше) и затем опять на велосипедах до Clos de Potas. В этих местах названия с приставкой St., то есть Saint, Святой или Святая, занимают несколько страниц в разных расписаниях и географических указателях, их, пожалуй, набиралось до сотни, если не больше. А у нас в России был только один Санкт-Петербург. Вот тебе и святая Русь.

Вернувшись в Clos de Potas, мы неожиданно застали нашего знакомого Бориса Витальевича Домбровского, которого Мария Дмитриевна называла Бориской. Был он в совершенно растрепанном виде и ужасался месту, в котором мы запрятались. И в этом ужасе попросил у меня тысячу франков, без которых, как он объяснил, ему конец. Самое удивительное, что у меня оказалась эта тысяча франков — мой Каминский опять прислал мне деньги.

* * *

Когда Гришин-Алмазов диктаторствовал в Одессе в девятьсот девятнадцатом году, он попросил меня взять к себе в азбучную канцелярию молодого офицера по фамилии Домбровский. Я исполнил его желание, хотя этот офицер ровно ничего не умел делать по канцелярской линии. Гришин-Алмазов и сам это знал, но объяснил мне, что делает это ради жены этого Домбровского.

Сам Гришин-Алмазов был из Сибири. Александр Иванович Гучков, который всегда интересовался военным делом, во время Маньчжурской кампании нашел Гришина где-то в сопках, кому-то похвалил и рекомендовал. Во время Гражданской войны Гришин-Алмазов, как известно, очутился в Одессе.

Мария Николаевна Домбровская, жена Бориски, тоже была сибирячка. Она играла, а главное, управляла драматическим театром. Ее отцом был знаменитый Петипа, балетмейстер Императорских театров. Мария Николаевна дочь свою от первого брака выдала замуж за сибирского богача еврея Скидельского20. Последний был очень богат, и внук Марии Николаевны воспитывался в Лондоне в каком-то дорогом закрытом пансионе.

Поэтому у Марии Николаевны были средства. Когда мы все очутились в Константинополе, она сняла очень дорогую квартиру, но вскоре покинула город. Тогда я с нею еще не был знаком. Мы познакомились с нею уже в Берлине, где у нее была тоже богатая квартира с замечательной печью — она зажигалась осенью и горела до лета.

Мария Николаевна была намного старше Бориски, так что когда приехала его мать из Советской России, то оказалось, что они почти одного возраста! А несчастный Бориска жаловался мне, что Мария Николаевна ревнива до ужаса. От припадка ревности у нее делалась нестерпимая рвота.

В Берлине Бориска заведовал моими финансами. В то время положение с немецкой маркой было катастрофическое. Она падала каждый день. Поэтому очень важно было знать, когда надо менять мои доллары на марки. Обмен необходимо было производить каждую субботу и в субботу же делать все покупки, потому что к субботе марка за неделю падала до своего низшего значения, а в понедельник цены обычно поднимались. И так каждую неделю. С этим делом Бориска успешно справлялся.

* * *

Затем, когда я переехал во Францию, я потерял из виду Домбровского. И вот он неожиданно появился в Clos de Potas.

Печальная судьба Бориски была и до смерти довольно загадочная. Всего основного не помню, а вспоминаю следующее. Когда я уже жил в Югославии, в Рагузе, то получил письмо от Марии Николаевны из Сибири. Письмо было очень длинным. Она писала, что Бориска все время меня обманывал, что он никогда не был офицером, происходил из мещан, по национальности еврей. А распространявшиеся им слухи, будто бы в Париже он был секретарем каких-то казачьих объединений, на поверку оказались лживыми. Был азартным игроком, проводил все время в игорных домах. У него водились большие деньги, происхождение которых неизвестно. Далее Мария Николаевна писала, что он распространял слухи, что удачно играет на бирже на испанской песете и так далее. Правда же, по ее словам, была в том, что он содержал самый красивый манекен в Париже, тоже русскую эмигрантку. И затеял развод с Марией Николаевною, но на самом деле развод был не нужен, потому что они никогда не состояли в браке. Но она, Мария Николаевна, намерена была приехать во Францию и в то же время боится, что у нее будут неприятности с французскими властями, так как в Париже Бориска выдавал ее за свою жену. И она просила меня написать Маклакову, что хорошо ему заплатит, если он каким-нибудь образом уладит это дело.

Я написал Маклакову, в ответ получил от него телеграмму: «Можно обойтись без развода». Потом, несколько позже, он прислал мне письмо: «Каково будет мое положение, если начнут углубляться в это дело. Ведь после того, как я послал Вам телеграмму, действительно обошлось без развода: Домбровского убили».

* * *

Никто не углублялся в положение, но вот что случилось. Домбровский каждый день ходил обедать в один русский ресторан в Париже, в котором его обслуживал официант из бывших русских офицеров. Домбровский жил с его женой, известной манекенщицей. Офицер-официант, по-видимому, ничего не имел против этого, так как они давно расстались и не жили вместе. Но у них была дочь восьми лет, которая жила с бабушкой, тещей офицера. Однажды он узнал, что его дочери кто-то сказал, что у нее теперь будет другой папа. И он не вынес этого. При очередном посещении Домбровским ресторана он поставил перед ним тарелку с супом, зашел за спину и выстрелил ему в затылок. Так погиб бедный Бориска.

* * *

Прошло много-много лет. В девятьсот шестьдесят восьмом году я отдыхал в доме творчества писателей в Голицыне. Моими соседями по столу оказалась семейная пара из Алма-Аты. Он был много старше своей жены, очень образованный, культурный и талантливый. О ней же все очень хорошо говорили — она спасла своего мужа от пьянства. Рассказывали, что когда он был трезвый, то в общении не было более приятного и милого человека. Когда же напивался, был невозможен. Кроме мужа, она любила кошку, которая неизменно ходила за нею повсюду.

Слово за словом во время наших встреч и я с ними подружился. Она достала мне номер журнала «Простор», издававшегося в Алма-Ате, в котором была опубликована моя речь по аграрному вопросу, которую я произнес в Думе в девятьсот седьмом году. Наконец, я узнал, что его фамилия Домбровский. И поведал им о Бориске.

— Мой муж из цыган, хотя и не играет на скрипке — сказала мне моя новая знакомая.

Он подтвердил ее слова и рассказал следующее:

— Когда в былое время ссылали в Сибирь за участие в восстаниях поляков, то они тащили с собою и своих дворовых, в том числе и цыган, у которых не было никаких фамилий. Поэтому их различали по фамилиям их господ. Так вот некоторые из них и стали Домбровскими. А Борис Витальевич Домбровский — мой дядя. Он не еврей и действительно был офицером, я помню его в офицерских погонах, в портупее и с шашкой.

Вот и все о Бориске.

* * *

Еще в Clos de Potas я совершал прогулки без Марии Дмитриевны и не на велосипеде, уходя в горы. Меня прежде всего интересовали таинственные огоньки, которые по ночам появлялись высоко в горах и куда-то двигались.