Тени, которые проходят - Василий Шульгин

Вот я и пошел их разыскивать. И открыл, что там, в горах, была проложена узкоколейная железная дорога, по которой в горизонтальном направлении двигались тележки, наполненные красной землей. Этой красной землей был боксит, из которого получали алюминий. Тележки толкали люди до обрыва, у которого их пересыпали в металлические ковши, последние же по воздушной проволочной системе спускались к железнодорожной станции, где боксит грузили в товарные вагоны и далее — в порт. Там перегружали на корабли, которые шли в Бельгию, в которой из боксита получали алюминий. Огоньки же оказались фонарями на тележках.

Это я узнал на высоте, а вот что я увидел: огромный ковер, красный, с зелеными пятнами. Это была красная земля, а пятнами были оливковые рощи. Затем с высоты было видно, что Clos de Potas находится в центре трех кругов. Круг первый — это заросли вокруг дома. Круг второй — это был лес из высоких кедровых деревьев. А круг третий — скалистые горы с непроходимыми колючками. Вот в эти-то непроходимые колючки я и залез. Там были тропинки, но чтобы по ним двигаться, надо было встать на четвереньки, так как колючки были только сверху. Если идти стоя, они изорвали бы одежду и исцарапали тело. А если ползти ниже их, то можно было еще как-то двигаться. Почему же колючек не было внизу? Потому что их уничтожили своими щетинистыми боками дикие кабаны, которые ходили по этим тропинкам. И что же я смог бы сделать, если бы нос к носу встретился с таким диким кабаном? Поэтому я поспешил оттуда убраться.

* * *

Совершенно безопасной была лишь одна свинка. Во-первых, она была ручная, а не дикая. Во-вторых, очень полезная. К нам в Clos de Potas пришли два старичка с этой свинкой, которая была привязана за заднюю ножку веревочкой. Старичков посадили за столик на открытом воздухе и подали им бутылку красного вина. Это было обязательно для всех посетителей. И старички рассказали, что свинка ходит с ними искать трюфели. Эти грибы очень скрытно растут под хвоей, покрывающей землю под кедрами. Растут они большими семьями. У свинки прекрасное обоняние, она находит трюфели и, разрывая хвою, их съедает. Старички ей не мешают, а сами с другой стороны зарослей собирают трюфели в кошелку. Жареные, они до чрезвычайности вкусны.

* * *

Сейчас у меня американский сын, а тогда, в начале двадцатых годов, он был сын африканский. Как он попал в Африку? Все три сына хотели быть моряками. Когда в девятьсот двадцатом году я запропал, Диму приютили на флоте, сделали его юнгой. В ноябре двадцатого весь уцелевший флот пошел в Бизерту (бывший Карфаген). Причем корабли, сохранившие машины, тащили на буксире выбывших из строя. Дима плыл на буксируемом контрминоносце. Попал он в отчаянный шторм, так что мог его оценить, но не проклясть, как Гончаров на фрегате «Паллада».

В Бизерте наши моряки открыли школу, из которой Дима должен был выйти гардемарином. Пока еще он ее не кончил, но был уже боцманом на парусном учебном корабле, почему тайны всяких кливеров, бим-бом-брам-стеньг, фок-, грот- и бизань-мачт он знал очень хорошо. И вообще в совершенстве владел морским жаргоном — для него сказать «ехал на пароходе» было преступлением.

Я получил от него телеграмму, что он «придет в Марсельский порт» такого-то числа, и отправился туда к назначенному сроку. Меня поразила красота марсельской мадонны, стоявшей высоко над портом. Так как в Марселе дуют постоянные ветры, то карикатуристы изображали мадонну в виде змеи, трепетавшей в небе…

В порту творилось что-то невообразимое, но нельзя было сказать, что там было волнение. Порт был белый, и в нем не видно было воды, а только пена. Вот в этой пене и появился пароход, прошедший четыреста тридцать миль, отделявшие Марсель от Африки.

Конечно, радости и объятиям не было конца. Потом я спросил:

— Как ты выдержал качку?

— Качку? Я ее не заметил.

Дима был в очень длинных, расклешенных книзу на английский манер брюках и в тельняшке, поверх которой была надета суконка с синим воротником. На голове — бескозырка с лентами.

— Я читал такую интересную книгу — рассказывал он — французскую, «La passagére».

Эта малоизвестная книга, представлявшая из себя легонький романчик, произвела на Диму глубокое впечатление. Мне кажется, что из всей русской и иностранной литературы он только эту книгу и читал. В Бизерте некогда было заниматься беллетристикой. Кроме морских наук, они занимались музыкой. Никто из них почти ничего не знал. Дима немножко играл на рояле, но в Бизерте научился играть на трубе. Он рассказывал:

— К нам приехал в Бизерту гость, какой-то важный французский генерал. Конечно, мы встретили его «Марсельезой». Но так как нам было очень трудно, то мы играли ее медленно, в темпе «Боже, Царя храни». И тугоухому генералу пришлось объяснять, что это «Марсельеза». Он похвалил нас за выправку и чистоту наших штопаных и перештопанных форменок.

* * *

Мы приехали в Clos de Potas. Здесь Диме предстояло познакомиться со своею вроде как бы мачехою. Это знакомство произошло не очень благополучно. Мачеха только что научилась кое-как ездить на велосипеде по площадке и вместо приветствия закричала:

— Посмотрите, я уже езжу!

Дима смотрел на нее и, верно, думал: «Voilà mа belle-mère»[49].

Но потом все обошлось. Мы сейчас же втроем совершили на велосипедах большую прогулку. Ехали по трудным и хорошим дорогам, в каком-то месте проехали по каменному мосту еще римской постройки через бурную речку, затем где-то ели упавшие на землю сливы (рвать с чужих деревьев я не позволил). Возвращались другой дорогой. Мария Дмитриевна устала и в конце концов упала с откоса на камни, немного расшиблась. Я послал Диму в Clos de Potas сообщить, что мы сильно запоздаем. Он умчался и быстро вернулся, и мы с остановками потихонечку добрались до нашего жилища. Падение быстро забылось, а красоты всего того, что мы видели, остались в памяти.

Дима очень понравился Феде и Анне Бернард овне. Он был стройным юношей, почти моего роста, с очень приятной улыбкой, но было в нем и что-то английское. Его там, на юге Франции, все принимали за молодого англичанина. Англичан там не любят, но уважают. Их не любят потому, что они за все платят втридорога. На все товары есть две цены — для французов и для англичан. Англичане платили не поморщившись, а Диме приходилось объяснять: «Я не англичанин, я русский. Я не могу платить английских цен». И цены снижали в три-четыре раза.

* * *

Как-то раз мы предприняли с Димой прогулку на велосипедах вдвоем. Первую ночь спали попросту недалеко от моря на прибрежных высохших водорослях. Потом, углубляясь внутрь материка, совершили два «подвига». За полчаса проехали семнадцать километров. Правда, дорога была очень хорошая и в спину дул ветер. Затем вползли на какую-то высоту по бесконечным серпантинам. В начале подъема мы встретили старушку в черном длинном платье. Каково же было наше удивление, когда в конце подъема мы снова увидели ее. Мы двигались зигзагами, взбираясь наверх, а она шла напрямик — круто, но коротко. И она за нами поспела.