Ганнибал. Кровавые поля - Бен Кейн

– Клянусь Гадесом! Смотри…

Волнение в голосе Урса заставило Квинта забыть об усталости, и он проследил за взглядом друга.

– Нет!

Это был оживший кошмар.

В то, что он увидел, было невозможно поверить. После того, как армия обращается в бегство, она не останавливается и не начинает новое сражение. Однако в сотне шагов перед ними убегающие галлы и иберийцы остановились, повернулись к врагу и криками заставили своих товарищей прекратить бегство.

Понимание обрушилось на Квинта, точно удар в солнечное сплетение.

– Вот почему их центр был так изогнут в нашу сторону… Это ловушка, – сказал он, чувствуя, как его снова охватывает страх. – Командир, ты видишь?

– Да, – прорычал Коракс. – Ганнибал оказался умнее, чем мы полагали… Вставайте в шеренгу, парни! Сражение не закончено. Нам придется преподать еще один урок гуггам, чтобы они поджали хвосты и побежали, уже не останавливаясь. Но мы это сделаем. Рим победит!

Гастаты хриплым криком поддержали своего центуриона, но у них слишком пересохло в горле, и они смолкли. Через мгновение, словно в ответ на вызов Коракса, вновь взвыли карниксы, и Квинт стиснул зубы. Он начал ненавидеть эти музыкальные инструменты – и бояться их.

Парр-парр-парр. Зззеррп. Парр-парр-парр. Зззеррп. Бууууууу.

Вой карниксов не остался без сопровождения. Квинт с изумлением увидел, как из строя галлов вышли несколько обнаженных воинов, которые устроили такое же устрашающее представление, как в начале сражения: они били себя в грудь, размахивали мечами, поднимали гениталии, показывая их легионерам, и выкрикивали какие-то невнятные оскорбления. Еще несколько мгновений назад они бежали, а теперь были готовы возобновить сражение. Это произвело впечатление на других галлов, продолжавших бегство.

Квинт видел, как некоторые из них останавливаются и разворачиваются. Сначала их было совсем немного, но с каждым биением сердца к ним присоединялось все больше и больше вражеских воинов. Квинт на мгновение прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит.

Отступление галлов прекратилось. Более того, они повернулись и пошли в атаку.

Никогда в жизни Квинт не чувствовал такой усталости. И хотя он прекрасно понимал, что этого не произойдет, мечтал, чтобы галлы исчезли. Ему хотелось лечь на землю, дать отдохнуть ногам, уйти с проклятого солнца, поспать. Но рассчитывать на чудо не приходилось. В глубине души юноша понимал, что сражение, в котором он только что участвовал, – легкая прогулка по сравнению с тем, что им предстоит. Войска, которые атаковали их фланги, – весьма возможно, ливийцы, и среди них Ганнон? – свежие, рвутся в бой. Между тем разум Квинта переполняли сомнения. Он с ненавистью посмотрел на солнце, сожалея, что оно и не думает клониться к горизонту. Сколько тысяч римлян расстанутся с жизнью до заката? И будут ли среди них он и его товарищи? Погибнет ли отец? Гай? Калатин? И, главное, одержат ли они победу?

Теперь у Квинта уже не было уверенности. Он не знал ответов на эти вопросы.

Ганнон не ожидал, что план Ганнибала сработает настолько безупречно. Но все получилось, и его восхищение главнокомандующим возросло еще больше. Римляне с легкостью заглотили наживку. В результате их наступление прекратилось, легионеры выглядели измученными и напуганными. Ганнон понимал, что такие же чувства испытывают и другие римляне, которым противостояли свежие ливийцы, ведомые его отцом на другом фланге. Складывалось впечатление, что галлы и иберийцы сумели перестроить ряды, и теперь до него доносились звуки сражения, возобновившегося справа. «Вероятно, римлян атакуют еще и с тыла, – возбужденно подумал он, – в противном случае они уже отступили бы».

Значит, Гасдрубал и Магарбал одержали победу в битве кавалерии, из чего следовало, что карфагенская конница атаковала пехоту римлян сзади. От этой мысли настроение Ганнона улучшилось. Ничто так не пугает пехоту, как организованная атака кавалерии. Краем глаза он заметил, что солдаты начали переминаться с ноги на ногу, и это его порадовало. Он совсем недавно позволил им передохнуть и выпить воды, что выглядело вполне разумным ходом: римляне оставались на месте. Однако его солдатам не терпелось возобновить сражение. Это предвещало успех.

Противостоящие им легионеры уже лишились дротиков, а их дисциплина оставляла желать лучшего. Всякий раз, когда фаланга Ганнона выдвигалась вперед, большинство из них начинали паниковать и обращались в бегство. Сражение закончилось. Теперь римлян убивали в спину – поле битвы стало бойней. «Но это необходимо сделать, – мрачно подумал Ганнон. – Рим не понимает дипломатии. Только грубая сила может преподать им суровый урок». Кроме того, далеко не все легионеры сдались. С разных сторон поля боя доносился шум отчаянных схваток. Если эти солдаты наберутся мужества или их возглавит отважный офицер, они могут представлять собой угрозу. Значит, их необходимо раздавить. Полностью.

– Готовы отправить римлян в ад, парни? – закричал Ганнон.

В ответ раздался кровожадный вопль, и фаланга вновь перешла в наступление, высоко подняв щиты, так, что над ними виднелись лишь шлемы и глаза, окровавленные клинки наготове. Римляне взвыли, и фаланга Ганнона ускорила шаг.

– Медленнее, – крикнул он. – Берегите силы для убийства. Нам предстоит сражаться до конца дня.

Те, кто его услышали, рассмеялись, как безумные, и на лицах ближайших легионеров появился ужас. Те, кто находился в передних рядах, пытались вытолкнуть товарищей из задних, чтобы хоть как-то защититься от приближающейся смерти. Вся масса легионеров отступила на несколько шагов.

Кровавый туман застилал глаза Ганнона, и внезапно у него начал отчаянно чесаться шрам на шее.

– Где ты, Пера! – взревел он. – Пера! Выйди ко мне, и я выпущу кишки такому трусу, как ты!

Никто не ответил, но один из легионеров бросился на Ганнона. Раненый, без щита, с летящей изо рта слюной, он окончательно лишился разума. Враг совсем не был похож на Перу, но Ганнону отчаянно хотелось, чтобы легионер напал именно на него. Вместо этого римлянин врезался в щит ливийца, стоявшего в десяти шагах. Два клинка поразили его прежде, чем он успел воспользоваться своим мечом.

– Глупый ублюдок, – сказал один из ливийцев, оттолкнув умирающего легионера в сторону.

Теперь фалангу отделяло от врага всего полдюжины шагов. Несколько легионеров приготовились сражаться, но остальные плакали, как дети. Многие побросали щиты и мечи, повернулись спиной к ливийцам и пытались расчистить себе путь голыми руками. Четыре шага. Два.

– Пера? Я иду за тобой, жалкий кусок дерьма!

Ганнон выбрал жертву, легионера, который сложением напоминал Перу, и вонзил клинок в его правый бок, рядом с краем доспеха. Через мгновение острие меча вышло из живота римлянина с другой стороны. Раздался пронзительный крик боли. Ганнон повернул клинок, вырвал его из раны и завороженно посмотрел на хлынувшую кровь. Колени легионера подкосились, Ганнон столкнул его на землю щитом и бросился в массу вражеских солдат. И хотя враг был охвачен паникой, карфагенянин сильно рисковал. Теперь никто не защищал его с флангов, но юноша уже не думал об опасности. Он снова находился в подземелье в Виктумуле, подвешенный за запястья. Перед ним возник Пера, подносящий раскаленное железо к его лицу.