Мистер Капоне - Роберт Дж. Шёнберг

«Эти цифры, – пошутила New York Times, – несколько скудные для человека, стоящего на вершине преступного айсберга». Присяжным представили лишь небольшую часть совокупного дохода, состоящую из прибыли, полученной от азартных игр.

Львиная доля, приходящаяся на бутлегерство, бордели и рэкет, осталась в тени.

Через неделю коллегия добавила еще один пункт, обвинив Капоне и еще шестьдесят восемь человек в заговоре с целью нарушения сухого закона. Это обвинительное заключение охватывало период с 1922 по 1931 год и частично отражало работу Элиота Несса и его людей, заключающуюся в дотошном анализе документации и прослушках телефонных разговоров. Они обращали внимание на каждую мелочь, даже что у Мюррея Хэмфриса была собака по кличке Снорки.

Капоне внес залог $50 000. Федералы хотели вызвать в качестве свидетелей Джонни Торрио и Луи Ла Кавуа, с которым Капоне делил депозитный сейф. Позже Кавуа поссорился с Капоне и сбежал от греха подальше в Нью-Йорк. Ситуация складывалась для Капоне далеко не лучшим образом: правительство не проиграло ни одного крупного дела по неуплате налогов.

С другой стороны, у прокуратуры были лишь косвенные улики. Без выкладок Маттингли, которые не могли быть допущены в качестве доказательства, у стороны обвинения не было отправной точки для определения дохода Капоне. В Чикаго даже федеральным присяжным не были чужды страх и алчность. Кроме того, Джордж Джонсон работал в условиях жесткого цейтнота: необходимо было разобраться с Капоне до открытия международной выставки 1933 года и, по возможности, до повторного выдвижения кандидатуры Гувера в президенты в ноябре 1932 года. Вряд ли правительство могло собственными усилиями добиться такого удачного исхода.

Поэтому обе стороны были готовы к сделке. Как только Капоне узнал о первом обвинительном заключении, его адвокаты забросили пробную удочку, пытаясь выяснить, готов ли суд пойти на компромиссное решение в случае признания вины. Джонсон заверял: «Суд… всегда выполняет мои рекомендации», когда он выносит вердикт о виновности и объявляет приговор.

Конечно, следовало поддерживать внешнюю благопристойность, тем более у каждой из сторон были свои претензии. Для формирования общественного мнения обе стороны процесса позиционировали себя бойцами, готовыми сражаться до конца. Еще за день до того, как Капоне признал себя виновным, адвокаты говорили о твердом намерении бороться до конца. Джонсон провозгласил: «Мы не рассчитываем, что Капоне признает вину и получит мягкий приговор. Мы не намерены идти с ним на компромисс».

Даже в решающий день, 16 июня 1931 года, адвокат Майк Ахерн сказал: «…Что касается слухов, что мы договорились с правительством о снисхождении, это грязная ложь. Мы не занимались закулисными играми». В этой ситуации адвокатам умело подыграл и сам Капоне. Уже зная, что признает себя виновным в обмен на соответствующий приговор, Капоне заявил: «Я полностью рассчитываю на гуманность и милосердие суда и уверен, что получу справедливый приговор судьи Уилкерсона».

Все дело заняло не более трех минут. Стоя между двумя адвокатами, одетый в костюм из верблюжьей шерсти, цвет которого пораженные наблюдатели назвали средним между «желчно-серным и цветом перезревшего банана», Капоне трижды пробормотал «виновен», когда секретарь перечислял номера обвинительного акта. Уилкерсон назначил оглашение приговора через две недели, на 30 июня. Капоне выглядел абсолютно беззаботным.

Президент Гувер пришел в восторг, узнав об итогах разбирательства. Его радость разделяли немногие. Если бы Капоне приговорили к максимальному наказанию, ему пришлось провести в тюрьме тридцать два года за неуплату налогов, еще два года за сговор; и уплатить штраф $90 000. Однако ни в одном деле по неуплате налогов обвиняемый, признавший себя виновным, не получил больше трех лет. По первичным оценкам, Капоне мог получить от двух до четырех лет.

По сведениям United Press, срок тюремного заключения Капоне мог составить два года и шесть месяцев. Вскоре Капоне подтвердил, что его приговорят именно к такому сроку. Естественно, все поверили.

Мягкость ожидаемого наказания вызвала ряд нападок в прессе. «Его арестовали, – прокомментировал один журнал, – только по обвинению в уклонении от уплаты налогов. Очень смешно».

Газета News, издававшаяся в городе Сент-Пол, назвала судебный процесс «вскрытым гнойником всей нашей правовой системы». Луисвиллский Courier Journal писал: «подобные процессы не способствуют гордости США, поскольку бандиты, виновные в любой мерзости… признаются виновными лишь в неуплате налогов». Наиболее мудро поступила News, отметившая, «лучше три года или около того за решеткой, чем вообще ничего». Журнал The New Republic не поддерживал эти рассуждения. Такой срок «был бы победой Капоне». Единственная ошибка Капоне – он не сумел договориться с федеральным правительством с теми искусством и изяществом, которые демонстрировал в локальных масштабах. «Нет смысла говорить о какой-то победе над Капоне. Победа в очередной раз одержана над городом Чикаго».

Кроме того, процесс стали рассматривать как личное поражение судьи Уилкерсона, чего он не мог выносить спокойно. Позже прокурор Джонсон догадался, что Уилкерсон не мог смириться с хвастовством Капоне, что он отделается двумя с половиной годами. Уилкерсона коробило общественное мнение, что у Капоне есть «карманный» судья. Он слыл гордым человеком и, пребывая на этой государственной должности с 1922 года, заслуженно считался одним из лучших специалистов своего времени. Ранее Уилкерсон возглавлял комиссию по торговле Иллинойса, имел завидный послужной список, находясь на должности прокурора, а также считался очень успешным адвокатом с обширной гражданской и уголовной практикой. В любом случае никто и никогда не диктовал Джеймсу Уилкерсону условий.

Адвокат Майк Ахерн появился в суде без Капоне 29 июня, накануне вынесения приговора, и попросил отсрочки в связи с тем, что его клиент завязан на гражданские судебные процессы во Флориде. При условии, что Капоне немедленно приступит к отбыванию срока, Уилкерсон отложил вынесение приговора на 30 июля. Со своей стороны Ахерн тонко намекнул, что, в конце концов, обвинение в заговоре носило недоказуемый характер, а обвинения в отношении налоговых нарушений никогда не приводили к тяжким последствиям. На это Уилкерсон зловеще ответил: «Заговор заговору – рознь, как, впрочем, и налоговые нарушения. Ваше мнение на этот счет я выслушаю 30 июля».