Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Но кардинал молчал, и Ральф снова заговорил:

— Я не могу раскаиваться в том, что у меня с нею было.Раскаиваюсь в ином — что преступил обет, священный и нерушимый, данный на всюжизнь. Никогда уже я не сумею исполнять долг пастыря с прежним, ничем неомраченным усердием. Вот о чем я горько сожалею. Но о Мэгги?..

И такое стало у него лицо, когда он произнес ее имя, чтокардинал Витторио отвернулся, пытаясь совладать с собственными мыслями.

— Раскаиваться в том, что было с Мэгги, значило бы ееубить. — Ральф устало провел рукой по глазам. — Не знаю, понятно ли яговорю, право, не знаю, как высказать мою мысль. Кажется, мне и под страхомсмерти не выразить всего, что я чувствую к Мэгги. — Он наклонился вперед ив глазах кардинала, который вновь обернулся к нему, опять увидел два своихотражения, теперь они стали чуть больше. Глаза Витторио были подобны зеркалам:они отражали все, что видели, но никому ни на миг не позволяли увидеть, чтопроисходит за этой ровной преградой. Не то с Мэгги, в ее глаза погружаешься всеглубже и глубже, на самое дно души. — Мэгги сама — благословение, —сказал Ральф. — Для меня она нечто священное, наподобие святого причастия.

— Понимаю, — со вздохом сказал кардинал. —Хорошо, что у вас такое чувство. Думаю, перед лицом Господа этим смягчается вашвеликий грех. Однако лучше вам исповедаться не отцу Гильермо, но отцу Джордже.Он не истолкует ложно ваши чувства и ваши рассуждения. Он прозрит истину. ОтецГильермо не столь восприимчив и, пожалуй, усомнится в вашем раскаянии. —Слабая улыбка едва заметной тенью скользнула по тонким губам кардиналаВитторио. — Они тоже люди, мой Ральф, те, кто выслушивает исповедьвеликих. Никогда об этом не забывайте. Лишь отправляя службу, пастырь являетсобою сосуд Господень. В остальном он просто человек. Через него отпускаетгрехи, дарует прощение сам Господь, но выслушивает грешника и суд свой выноситчеловек.

В дверь осторожно постучали; пока внесли и поставили наинкрустированный перламутром столик чайный поднос, кардинал не промолвил нислова.

— Видите, Ральф? — сказал он затем. — Современ пребывания в Австралии я пристрастился к дневному чаепитию. Теперь уменя на кухне готовят отменный чай, хотя усвоили это искусство не сразу. —Ральф уже хотел взяться за чайник, но кардинал предостерегающе поднялруку. — Нет-нет! Я налью сам. Хозяйничать — для меня развлечение.

— Я видел, улицы Генуи и Рима кишат чернымирубашками, — заметил Ральф.

— Это особые войска самого дуче. Нам предстоят тяжелыевремена, мой Ральф. Его святейшество полагает, что не должно быть ни малейшихтрений между церковью и светскими властями Италии, в этом он непреклонен и, каквсегда, прав. Как бы ни повернулись события, ничто не должно мешать нам нестисвет и помощь всей нашей пастве, даже если разразится война и разделиткатоликов и они станут сражаться друг с другом во имя Божие. На чьей бы сторонени оказались наши сердца и наши чувства, долг наш не вмешивать церковь вполитику, в борьбу идей и международные распри. Я вызвал вас к себе, потому чтомогу на вас положиться, лицо ваше останется непроницаемым, что бы вы ни увиделии что бы ни думали об увиденном, и по складу ума вы прирожденный дипломат,другого такого я еще не встречал.

Архиепископ Ральф хмуро улыбнулся.

— Вы содействуете моей карьере даже помимо моей воли,не так ли? Что было бы со мною, если бы мы с вами не встретились?

— Что ж, вы стали бы архиепископом Сиднейским, постнедурной и весьма значительный, — с лучезарной улыбкой ответилкардинал. — Но судьба наша не в наших руках. Мы встретились, ибо так былосуждено, и точно так же суждено нам обоим теперь служить его святейшеству Папе.

— Боюсь, в конце этого пути нас не ждет успех, —сказал архиепископ. — Плоды беспристрастности всегда одни и те же. Всеодинаково будут нами недовольны, и все одинаково будут нас осуждать.

— Да, я знаю это, и его святейшество также знает. Но мыне можем поступать иначе. И ведь ничто не мешает каждому из нас в отдельностимолиться о скорейшем падении дуче и фюрера, не так ли?

— Значит, вы полагаете, война неминуема?

— Не вижу никакой возможности ее избежать. Из угла, гдеона спала на солнцепеке, вышла кошка — любимица кардинала и немного неуклюже,потому что уже состарилась, вспрыгнула на обтянутые мерцающим алым шелкомколени.

— А, Царица Савская! Поздоровайся же со своим старымдругом Ральфом, ведь раньше ты даже отдавала ему предпочтение передо мной.

Сатанинские желтые глаза окинули архиепископа надменнымвзглядом и равнодушно закрылись. Хозяин и гость рассмеялись.

Дрохеда теперь обзавелась радиоприемником. Прогресс вообразе Австралийского радиовещания добрался и до джиленбоунской округи, инаконец-то появился еще один источник новостей и общее развлечение, крометелефонной линии со многими отводными трубками. Сам приемник был довольноуродлив — грубая коробка орехового дерева, установленная на изящном шкафчике вгостиной; питание он получал от автомобильного аккумулятора, спрятанного внижнем ящике шкафчика.

По утрам миссис Смит, Фиа и Мэгги слушали по радиоджиленбоунские местные новости и сводку погоды, а по вечерам Фиа и Мэггислушали последние известия Центрального австралийского радиовещания. Странноечувство, — не дожидаясь Непоседы Уильямса и его устарелых газет, в одинмиг обретаешь связь с внешним миром, узнаешь о наводнениях, пожарах и ливнях влюбой части страны, о политике правительства, о неурядицах в Европе.

Вечером в пятницу первого сентября, когда радио сообщило,что войска Гитлера вторглись в Польшу, дома были только Фиа с Мэгги, и обепропустили новость мимо ушей. Уже сколько месяцев идут об этом толки; и потом,Европа так далеко, на краю света. Что общего с нею у Дрохеды, Дрохеда — вотсредоточие вселенной. Однако в воскресенье третьего сентября мужчины съехалисьс выгонов, чтобы послушать мессу и проповедь преподобного Уотти Томаса, амужчин Европа интересовала. Но ни Фиа, ни Мэгги не подумали рассказать им отом, что слышали в пятницу, а преподобный Уотти, который, наверно, рассказалбы, спешно уехал в Нарранганг.

Вечером, в час последних известий, как обычно, включилирадио. Но вместо отчетливой истинно оксфордской речи постоянного дикторапослышался мягкий, с доподлинно австралийским произношением голоспремьер-министра Роберта Гордона Мензиса.

— Сограждане австралийцы! Печальный долг обязывает менясообщить вам, что, поскольку Германия отказывается вывести свои войска изПольши, Великобритания объявила ей войну, а тем самым вступает в войну сГерманией и наша страна…

Не остается сомнений в том, что Гитлер стремится не толькообъединить под своей властью всех немцев, но и подчинить этой власти всестраны, какие он сумеет покорить силой. Если так будет продолжаться, не станетбезопасности в Европе, не станет мира на всей земле… Совершенно очевидно, чтопозицию Великобритании разделяют все части Британской империи…