"Посмотрим, кто кого переупрямит...". Надежда Яковлевна Мандельштам в письмах, воспоминаниях, свидетельствах - Павел Нерлер

По моему статусу иностранного туриста мне нельзя было покидать Москву, поэтому нашу “экспедицию” нужно было держать в секрете. В электричке до Серпухова мне было приказано держать язык за зубами: французская интонация моей русской речи могла бы выдать иностранное происхождение. Укутанная в огромный серый платок, я всю дорогу просидела в темном углу вагона, подальше от окна, и молчала.

Эта поездка врезалась в память. Н. Я. познакомила меня с Полей ‹…› – единственной настоящей русской крестьянкой, которую мне довелось узнать[659]. Голос ее был замечательно мелодичным. Она жила в избе с огромной русской печью, на которой и спала зимними ночами. Ее гостеприимство было патриархальным – она нам предложила черный хлеб с маслом и землянику.

Вместе с Н. Я. мы много гуляли по лесам и полям Тарусы, встречая по дороге знакомых, в том числе и Наталью Ивановну Столярову, одну из моих посредниц в общении с Александром Солженицыным. Она была близким другом и Н. Я.

О моей поездке в Тарусу все-таки узнали власти, но, по счастью, никаких дурных последствий не возникло.

Это путешествие осталось в памяти как сказочное видение России.

Моя дорогая Оленька! Я была так рада получить твое милое письмо и твой рисунок… Спасибо, дорогая, я очень по тебе скучаю. Хотелось бы видеться почаще. Почему это невозможно? Не понимаю… Я привыкла к тому, что меня отрывают от друзей, но каждый новый разрыв – слишком тяжкое испытание для меня. Разве не испытание то, что мы не можем встречаться чаще? Найдешь ли ты меня в живых, когда приедешь сюда в следующий раз? Я надеюсь на это, но не уверена. Мое здоровье быстро ухудшается, я действительно становлюсь “непригодной к ремонту”… Я это чувствую и знаю. Не правда ли, жаль, что мы не закончили наш разговор о жизни и других вещах? Помнишь, как было хорошо, когда ты приехала ко мне, и комната не была наполнена посетителями? Я устаю от всего этого…

Я очень много работаю. Есть надежда, что очерк о Данте скоро будет опубликован[660]. Я его отправлю тебе и твоим родителям.

Что насчет Кларенса Брауна? Мне говорили, что он прочитал много лекций по русской поэзии. Я рада за него. Ты уже с ним встретилась? Скажи ему, что я его люблю.

Что насчет Роберта Лоуэлла? Я прочла его стихи. Я нахожу их первоклассными. У него есть, что сказать. Это – новый голос в поэзии. Те вещи, о которых он говорит, его чувства, его способ рассказать о них кажутся совершенно новыми. В стихотворении самое главное – сказать то, что не ожидается, дать новый поворот и новую жизнь тому, что нас окружает, что мы чувствуем, и тому, что составляет нашу жизнь. Может быть, просто надо открыть свое сердце, так, чтобы каждый узнал свои собственные ощущения, не так ли? Скажи ему, что я также очень заинтересовалась этим молодым поэтом, чьи стихи были опубликованы с его предисловием, а именно Сильвией Плат, которая говорит: “Годами я ела пыль и вытирала тарелки своими волосами”. Ее отчаяние и ее пчелы говорят мне…[661]

Оленька! Мне сейчас сказали, что один мой друг тяжело заболел в больнице и ему необходимы лекарства. Их нет у нас. У него резкое ухудшение туберкулеза. По почте не дойдет. Скажите и Кларенсу про это. Я очень прошу его помочь.

Я знаю, что вам надоело бегать по аптекам, но что делать? Скажите Кларенсу.

Etionamide canomicine.

Дорогая Ольга!

Я была ужасно рада получить твое письмо. Не правда ли, прекрасно, что мой красивый дружочек не забывает меня? Как ты там? У меня всё так же, как и раньше, за исключением того, что мой брат болен. Сейчас непосредственной опасности нет, но ему велели оставаться в постели, и он очень слаб. Мы становимся ужасно старыми – все мы. Завтра мне будет 68. Я никогда не думала, что доживу до столь почтенного возраста. И я чувствую, что все передвижения становятся трудны для меня, а самая трудная вещь – выйти из дома.

Я получила подарок, который они мне прислали. Передай им спасибо за него… Но самым интересным для тебя будет то, что я встретила твою тетю и твоего дядю[662]. Я позвонила им и сказала, что пришло время познакомиться заново. Я предложила прийти к ним, но твоя тетя сказала, что чувствует себя хорошо и хочет прийти ко мне. Так они и сделали, и было очень мило с ними поболтать. Но их машина сломалась, и им пришлось ехать на автобусе. Не правда ли – благородно с их стороны? Они очень милые люди, особенно она. Но я надеялась увидеть копию твоей матери, которой она не является. Главное очарование твоей матери – в ее верхней губе, а рот Ариадны[663] довольно жесткий. Они немного похожи, но не настолько, как я представляла…

Ты видела Кларенса? Он даже не знает, вернулась ли ты домой. Позвони ему или он будет очень ревновать.

Скажи Генри и Мише, что я их люблю. Я хотела бы познакомиться с ними… А больше всего я умираю от желания познакомиться с Робертом Лоуэллом. Последний раз его упоминал Кларенс. Они встретились на конференции и, кажется, понравились друг другу.

Целую тебя в бровь. Надежда.

Дорогая дочурка,

Спасибо тебе за последнюю открытку – Матисса. Теперь у нас целая коллекция его редких вещей.

Книги, посланные тобой, уже начали доходить. И мы получили “Vision of Paris” и Gabo.

Некоторое время назад мы получили письмо из Милана, написанное итальянцем, корреспондентом Corriere della Sera (Courrier du soir – самая солидная газета) – Pietro Sormani. Он написал, что вернулся несколько недель назад из Москвы, где 5 лет был корреспондентом. Перед отъездом он познакомился с Над. Як. М. И она дала ему рукопись 2-й части своих мемуаров и просила его списаться с нами (нами и тобой) для публикации ее мемуаров в U. S.

Спросил, остаемся ли мы в Женеве – он хотел бы встретиться и лично поговорить.

Я ему немедленно ответила. Но прошло время – он не ответил (итальянец!).