Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Пройдёт совсем немного времени — и те самые люди, которые зверствовали в княжеском дворце и на улицах Владимира, там же, во Владимире и Боголюбове, будут восторженно встречать траурную процессию с телом князя. О прежней неприязни к нему все как будто забудут, и столь нелюбимый князь вновь будет восприниматься как достойный восхищения правитель, как истинный мученик и едва ли не святой — причём вне всякой зависимости от того, подверглись ли заслуженному наказанию к тому времени его непосредственные убийцы. Сегодня нам трудно понять подобную метаморфозу, но в Средние века мыслили конкретнее и, как правило, жили сегодняшним днём, не слишком задумываясь о том, что было ещё вчера. Со смертью правителя ход времён словно бы останавливался — после же его погребения начинался заново. А потому и ненависть легко уступала место любви — как, впрочем, и наоборот.

Погромы продолжались во Владимире и округе в течение нескольких дней. Наконец владимирскому духовенству удалось успокоить народ. Летописная повесть ставит это в заслугу некоему Микулице, в котором не без оснований видят священника Микулу (Николая), пришедшего во Владимир из Вышгорода вместе с князем Андреем и чудотворной Богородичной иконой в далёком 1155 году. Если спустя 20 лет он оставался ещё жив, то, несомненно, превосходил своим авторитетом любого из представителей местного духовенства. Он по-прежнему был приставлен к Владимирской иконе, служил её хранителем. (Этого Микулу-Николая иногда также называют предполагаемым автором летописной повести об убийстве Андрея.) «…Поча ходити Микулица со Святою Богородицею в ризах по городу, тожь почаша не грабити», — читаем в Киевской летописи. Постепенно «злоба сия» «престала» и в Боголюбове.

По-видимому, во Владимире собралось вече, на котором люди приняли решение о перенесении тела убитого князя из Боголюбова во Владимир. Тем самым должна была исполниться последняя воля Андрея, вероятно, озвученная им незадолго до смерти. Дело это было поручено «старейшему» игумену Феодулу, возглавлявшему клир владимирского Успенского собора (или существовавший при соборе монастырь), а также «демественнику» (то есть главе певчих, руководителю церковного хора) Луке. Заметим, что Феодул, несомненно, входил в число тех «старейших» игуменов, которые ещё недавно противились погребению князя в Боголюбове — может быть, как раз потому, что хотели похоронить его во Владимире. Теперь же он должен был возглавить погребальную процессию. «Нарядита носилице, ать поедемь возмемь князя, а господина своего Андрея» — с такими словами обратились к нему и «демественнику» Луке владимирцы. Не остался в стороне и священник Микула. Ему было поручено собрать «попы вси» и, «оболокше в ризы», выйти с Владимирской иконой перед Серебряные ворота города, где и дожидаться князя.

Дата самого перенесения тела из Боголюбова во Владимир в разных летописях обозначена по-разному — в Лаврентьевской: «в 5-й день в четверток», то есть четверг 4 июля 1174 года; в Ипатьевской: «в 6-й день в пятницю», то есть 5 июля. Как видим, в обоих случаях отсчёт дней идёт от воскресенья 30 июня — дня, когда тело Андрея было положено в притворе Боголюбовской церкви по версии Лаврентьевской летописи. Но чем объяснить разницу в один день? Едва ли во Владимире могли забыть, когда именно князь Андрей Юрьевич был положен под сводами Успенского собора — того самого, при котором и велась летопись и при котором составлялась или, по крайней мере, редактировалась краткая версия летописной повести о его убийстве. А потому дата, названная в Лаврентьевской летописи, представляется заведомо более точной. (Несмотря на то, что в позднейших источниках, в том числе и происходящих из владимирского Успенского собора, датой положения тела Андрея устойчиво называется 5 июля.) Но мы уже сталкивались со сбоем в один день в датировке событий в пространной редакции летописной повести, отразившейся в Ипатьевской летописи. Напомню, что здесь в самом начале ошибочно названа дата самого убийства — пятница 28 июня вместо субботы 29-го (правда, ошибка тут же поправлена). Упоминался там и «третий день», на который пришлось отпевание князя в Боголюбовской церкви, — и скорее всего, речь шла о понедельнике 1 июля — то есть о «втором» дне, если придерживаться счёта, принятого в Лаврентьевскои летописи. Так, может быть, и указание на пятницу, «6-й день», связано с изначальным сдвигом в один день в хронологических расчётах авторов пространной редакции? Кажется вполне вероятным, что в изначальной версии пространной редакции летописной повести речь шла о том же самом дне — 4 июля, только названном не «пятым», в соответствии со счётом Лаврентьевскои летописи от 30 июня, а «шестым». Ведь именно таким он и был, если вести счёт от 29 июня! Указание же на пятницу могло появиться и позже.

Если мы согласимся с тем, что траурная процессия явилась из Владимира в Боголюбов в четверг 4 июля, то должны признать, что этот день был выбран для перенесения тела совсем не случайно. Напомню, что 4 июля праздновалась память святителя Андрея Критского, небесного покровителя князя Андрея Юрьевича. Для большинства людей во Владимире и Боголюбове этот день был связан с памятью о только что ушедшем из жизни князе. Ровно 17 лет назад, 4 июля 1157 года, Андрей был провозглашён суздальским князем — и вот теперь, в такой же июльский день 1174 года, его тело было привезено во Владимир, новую столицу княжества. Круг замкнулся, и кажется символичным, что первый и последний день в истории Андрея Юрьевича как владимиро-суздальского князя совпали настолько точно…

Церемония прощания с телом оказалась торжественной — каковой ей и подобало быть. Тех нескольких дней, в течение которых в княжестве царили разгул и анархия, словно бы никогда и не существовало. Вместе с владимирскими клириками и «Луциной чадью», то есть певчими Владимирского собора, игумен Феодул отправился крестным ходом в Боголюбов — с иконами, крестами, хоругвями и пением псалмов. Священников сопровождали толпы людей — по преимуществу владимирцев, к которым по пути присоединялись жители Боголюбова и окрестных сёл. «И вземше тело его, привезоша Володимерю со честью [и] с плачемь великым». У Серебряных ворот города, на дороге, ведущей из Боголюбова, князя ждали сотни, если не тысячи людей; здесь же находилась и главная святыня Владимирской земли — икона Владимирской Божией Матери. «И бысть по мале времени, поча выступати стяг от Боголюбого, — рассказывает летописец, бывший, скорее всего, очевидцем происходящего, — и людье не могоша ся ни мало удержати, но вси вопьяхуть, от слез же не можаху прозрити, и вопль далече бяше слышати… И тако плакася по нем весь град и, спрятавше (украсив, подготовив к погребению. — А. К.) тело его, с честью и с песньми благохвальными положиша его у чюдное, хвалы достойной у Святое Богородице Златоверхой, юже бе сам создал».

А далее следует восторженный гимн князю Андрею, сумевшему через перенесённое страдание приобрести веч!гую жизнь и смывшему мученической кровью свои прежние прегрешения:

«…Ибо сей князь Андрей не дал в животе своём телу своему покоя и очам своим дремания, пока не обрёл дом истинный, прибежище всем христианам… Яко же апостол учит: “Егоже любит Господь, того же и казнит, и бьет же всякого сына, егоже приемлет. Аще бо наказания терпите, якоже сыновом обретается вам Бог (то есть поступает с вами Бог как с сынами своими. — А. К.)” (Евр. 12: 6–7)». И далее: «Ибо не поставил Бог прекрасного солнца на едином месте, чтобы и оттуда могло всю вселенную освещать, но створил ему восток, и полдень, и запад, — так же и угодника своего, Андрея князя, не привёл его к себе втуне, но дал ему таковым подвигом душу спасти[202]….Кровью мученическою омыл прегрешения свои, и с братьями своими с Романом и с Давидом (то есть со своими сродниками святыми Борисом и Глебом. — А. К.) единодушно ко Христу Богу притек… В веки радуешься, Андрею, княже великий, дерзновенье имея ко всемогущему и в богатых богатейшему, на престоле сидящему Богу, молись помиловать братию свою, [да] подаст им победу над противными, и мирную державу, и царство честное и многолетнее во вся веки веков». В более поздней обработке той же повести в составе Лаврентьевской летописи, относящейся ко времени княжения во Владимире младшего брата Андрея, князя Всеволода Большое Гнездо, последняя фраза была изменена и приспособлена к новым политическим реалиям: «…молись помиловать князя нашего и господина Всеволода, своего же присного брата, да подаст ему победу на противных, и многая лета с княгинею и с благородными детьми, и мирну державу ему, и царство его ныне и присно, в бесконечные веки».[203]