Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

Эмиграция! Это — ужас! Эмигрант — теперь совсем не тот человек, который сделал Америку. Это просто мусор Европы, ее отброс, лентяй, трус, бессильный, маленький человечек, лишенный энергии, без которой здесь нечего делать. Современный эмигрант не способен делать жизнь — он только может искать готовой, покойной и сытой жизни. Таких эмигрантов всего лучше топить в океане, и, когда я буду сенатором здесь, я внесу этот проект на голосование.

Вы знаете? — странный факт! — англичане вымирают в Америке с поражающей быстротой. Уже в третьем поколении — это нейрастеники, самоубийцы, безвольные люди. В силе — евреи, хорошо держатся ирландцы.

Живем мы в местности, именуемой Адирондак, о чем я Вам, кажется, писал и на что тоже не получил ответа. Горы, покрытые лиственным лесом. Высшая точка 1500 мет[ров]. С нее вид на озера. Ничего, недурно. В миле от нас — философская школа. Вокруг живут профессора и, пользуясь вакациями, зарабатывают деньги. Читают лекции по всем наукам. Вы платите 10 дол[ларов] в неделю и слушаете шесть лекций, за это Вас еще и кормят, но преимущественно травой. В маленьком зале сидит публика — скучно! — и слушает психологию — скучно! — читает маленький профессор Моррис — скучно! «Метафизика, леди и джентльмены! Что такое метафизика? Каждое слово, каково бы оно ни было, есть символ, л[еди] и дж[ентльмены]! Когда я говорю — метафизика, я представляю себе лестницу, которая, поднимаясь от земли, уходит в пространство. Когда я говорю — психология, предо мною встает ряд колонн». Это — буквально, колонной его по башке! Познакомился с Джемсом, Чаннингом и др. Джемс — славный старикан, но — тоже американец. Ах, черт их возьми! Это курьезные люди, особенно когда они называют себя социалистами.

Я продал «Мои интервью» в журналы за 5 т[ысяч] — не надо ли Вам денег? Продам и пьесу.

Послушайте, напишите однажды!

Прилагаемое пошлите Е[катерине] П[авловне], она тоже не писала 64 года, я не знаю, где она, живы ли дети и т. д.

Желаю Вам никогда не видеть Америки, это доброе пожелание, уверяю Вас!

На земле — очень весело для человека легкомысленного, как я. А как Вы? Т. е. как Вы себя чувствуете?

Ну, еще раз всего, всего доброго!

Хочется поговорить с Вами. В сущности, только с Вами можно говорить обо всем, как я это знаю.

Очень много людей. Прискорбно мало человека!

До свидания! Прилагаемое письмо относится к финскому сборнику, спрячьте.

А.

386

Е. П. ПЕШКОВОЙ

Середина [конец] августа 1906, Адирондак.

Я не знаю, где ты, — боюсь — в тюрьме? Никаких писем от тебя!

[…] Только что кончил пьесу «Враги». Пишу повесть «Мать».

Письмо посылаю через К[онстантина] П[етровича] и не надеюсь, что оно попадет тебе в руки.

Отсюда выеду в октябре. Куда? Не знаю.

Живу в горах. Очень скучное место. Вообще Америка — страна деньжищ, и скучищи, и невежества.

Здесь хороши негры, индейцы и собаки. И — бабочки! Будь здесь Максим — вот наслаждался бы. Часто вспоминаю об этом человеке и сестре его. Иногда кажется, что они уже умерли. Ну, жму руку. Напиши!

А.

387

А. В. АМФИТЕАТРОВУ

Середина [конец] августа 1906, Адирондак.

Дорогой А[лександр] В[алентинович]!

Перский совершенно напрасно беспокоит Вас, он хорошо знает, что по вопросу о переводах моих вещей следует обращаться к Ладыжникову, Берлин. Третью книжку получил. Ее недостаток — много Горького. Пожалуйста, не печатайте этого автора в переводах с иностранных языков! «О еврейском вопросе» — нечто удивительно искаженное.

Написал 3-актную пьесу «Враги» — ничего, веселая. Хотя — это все-таки не та хорошая пьеса, которую я однажды напишу. Оканчиваю повесть весом фунтов в 10. Длинно и скучно.

Работаю. Наблюдаю с жадностью дикаря американскую культуру. В общем — тошнит, но иногда — хохочу, как сумасшедший. Уже теперь чувствую себя в силах написать об Америке нечто такое, за что они меня выгонят.

Удивительный народ, знаете! Что бы я тут ни напечатал — они немедленно возражают, при этом наиболее грубые возражения наклеивают на ворота фермы, где я живу. Встречая меня на дороге — скачут в стороны, точно кузнечики. Это очень забавляет. Лучше всего возражают сенаторы.

В ноябре я, наверное, буду в Париже.

А пока — до свидания.

Кончу повесть — пришлю Вам небольшой рассказ «из американской жизни» — ей-богу!

Жму руку Вам и супруге.

А. Пешков

А Перского и всех ему подобных — в Берлин. Если Вам не лень. Но ведь это так же коротко и просто, как послать к чорту.

А.

388

А. В. АМФИТЕАТРОВУ

Август, не позднее 24 [сентябрь, не позднее 6], 1906, Адирондак.

Здоровьишко — поскрипывает, но это мне привычно и не мешает ни жить, ни работать. Пишу повесть и устраиваю «решепшепы»[14] с американцами.

Они восхищаются поведением Думы. Их, людей, привыкших считать крупными суммами, удивляет, что из 450 человек нашлось только три. изменника. Сведущие в делах и солидные люди говорят, что, если в России сшибут царя, — какое бы правительство ни встало на его место, — американцы дадут ему денег. Им ясно теперь, что русские способны к самоуправлению… Если б Вы могли себе представить, какой это скучный, серый и невежественный народ! Изумительно и анекдотично.

Теперь они снова начали ругать меня в газетах — я напечатал в одном здешнем журнале статью о Нью-Йорке, озаглавив ее «Город Желтого Дьявола». Не понравилось. Сенаторы пишут возражения, рабочие хохочут. Некто публично выразил свое недоумение: раньше американцев всегда ругали, уже уехав из Америки, а теперь, даже оставаясь в ней, не хвалят, — как это понять? Вероятно, меня выгонят отсюда, наконец. Но — денег все-таки дадут. Я — внук очень упрямой бабушки.

Если бы Вы, А[лександр] В[алентинович], снабжали меня наиболее интересной литературой, хотя бы вырезками из газет российских! Я думаю — у Вас их много? А мы здесь сильно голодаем о новостях из России. Газеты я имею, но они где-то подолгу залеживаются.

С А. Франсом я ничего не затеваю — Вы напрасно стихами меня ошарашили. Я, знаете, почему-то в европейца не верю, а есть ли европеец более законченный, чем, А. Франс? Его скептицизм напоминает мне скрип новых сапог у деревенского щеголя — да простит меня Франс! Ум у него все-таки дьявольски острый и перо изумительно тонкое. Но вот скептицизм этот! И не нужно его совсем в таком элегантном виде.

Через океан я поеду осенью, вероятно, в октябре, а куда —