Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

снова с ним встречаться желанием не горел. Если учесть то, что собирается сделать, на какой осмелился шаг, то близко к Алуару опасно подходить, хоть он и отец. Данучи помнил, что он мог убить сына, хотя не каждый сможет.

«Одному идти ко всему народу авров, который ненавидит меня, пусть и тщательно это скрывает, или взять с собой Анастасию?!». – спросил он своих Богов, и Боги разделились в своих мнениях.

В её поддержке он нуждался, как никогда! Нужна ему Настасия, очень нужна! Но надолго ли?

Без скромности взгляд чаще ловит временное, и нет в этом логики. Не нужен смысл, когда надо, всего лишь, принять мир таким, какой он есть…

–Пойдёшь со мной?

–Конечно, – ответила она, и ему стало легче от того, как ответила.

Однако, с каждым шагом в сторону Алуара, уверенность покидала его, а стыд пожирал обугленное сердце.

Художник был полностью пропитан кровью их народа, точнее, своего народа. Кровь начинала засыхать на теле и одежде и создавала неприятный образ – такие не спасают мир.

Взгляд Алуара, не отрываясь, жалостью сверлил художника, но тот отводил глаза. Взгляды народа были переполнены всеми известными страхами. Данучи позволял им заглянуть в его глаза, заплывшие от покаяния. Его взгляд их немного успокаивал, но, выронив этот взгляд, начинаешь смотреть на образ, а образ его пропитан кровью!

–Зачем ты пришёл? – встретил его Алуар резкой фразой.

Было заметно безоружным взглядом, что ему неприятно общество родного сына, не смотря на жалость, которую испытывал к нему.

–Я прекращу эту войну навеки, отец! – заявил Данучи громко, чтобы все его услышали и перешёптывались этой фразой с соседними ушами.

–Я не верю тебе, сын. Ты снова мне лжёшь!

–Я вспомнил всё! Я вспомнил всю свою жизнь! – закричал художник в ответ, как безумный. – Я знаю, почему лишился рук и, желая убить тебя, погубил весь город! Я помню, почему ушёл из дома и помню, почему в него вернулся…

«Нет, не делай этого, сын!» – таких слов ждал от Алуара, когда произносил последнюю фразу, но тот не оправдал и ответил:

–Поступай, как считаешь нужным! Твой народ примет любое твоё решение!

Остановил слова и добавил, подняв два пальца вверх:

–Я верю, что проснулся ты от беспробудной иллюзии и готов остановить бойню, но не лги себе, что ты настолько велик, чтобы превратиться из марионетки в кукловода!

Это был вызов, такими словами, просто так, не бросаются.

–Настолько велик! – ответил Данучи, лишившись всех остатков скромности.

Вновь гордыня перекрыла стыдливость, хоть на мгновение, но всё же. В творцах вечная борьба, сколько бы они не жили, сколько бы не побеждали самих себя, сколько бы не сдавались в свои собственные лапы.

–Я не верю тебе, художник, – с улыбкой молвил Алуар.

–Понимаю, – ответил Данучи с предельным спокойствием. – Ты лишил меня рук, я лишил нас семьи, но я докажу, что не всё потеряно! Выход есть, хоть он и один. В прошлый раз я напоил тебя отравленной надеждой, в этот раз можешь не надеяться на меня, ведь яд не выветривается. Я пришёл не за твоей надеждой, хоть она и ценна…

–Зачем же ты пришёл, Данучи?

–Попросить прощения.

–Мне прощать тебя не за что, зла на тебя не держу, как запустил его в себя, так и выпустил.

–Не у тебя.

–А у кого?

–У твоего народа.

Алуар мгновенно взмахнул рукой в сторону своего народа, словно и ждал этой фразы художника.

Своим жестом разрешил ему обратиться ко всем аврам, и художник заглянул им всем в глаза. Да, именно всем – они это почувствовали каждой молекулой своих необычайных, переполненных красками глаз. Их души раскрылись нараспашку перед художником, и он им промолвил:

–Прости!

Слово всеми было услышано, слово каждым было принято, как данность. В этот миг все до единого узнали и увидели в своём воображении, за что он просит прощения и были настолько ошеломлены его откровением, что не могли пошевелиться от эмоций!

Вновь он застал народ авров врасплох своим откровением.

Даже Алуар был похож на статую. Он, будто бы хотел схватить клинок и остановить художника, но у него не получилось, не срослось противоречие судьбе. То ли смелости не хватило, то ли злости!

Художник поделился своим следующим ходом с каждым авром, и каждый узнал, что он собирается сделать!

Но у них был выбор, как же без него – либо уйти, либо остаться. Никто не сдвинулся с места! Все, то ли верны художнику, то ли, просто, всего лишь, доверились…

–Где планета? – спросил Данучи Алуара почти шёпотом.

Выставил лишь ему на показ самую важную цель своего прихода, ведь художник считал, что только Алуар мог знать, куда исчезла планета!

Дочь полководца прислушалась, хоть и не поняла, о какой планете идёт речь, но было интересно.

–Я не знаю, где она! – ответил честно Алуар. – Она исчезла с неба в тот день, когда ты забыл всю свою жизнь. Не удивлюсь, если она упала в космос и до сих пор летит вниз, не зная, как остановить падение…

Последние слова были намеренными, и художник, не обронив больше ни слова, повернулся спиной и направился прочь. Анастасия еле поспевала за ним, она была взволнована, как никогда и содрогалась от эмоций. Вроде бы, сама просила его остановить войну, а теперь, когда он был готов это сделать, мандраж бежал по телу и царапал её кожу острыми клыками.

Данучи был молчалив, а ей так хотелось хоть что-нибудь услышать от него.

–Ты правильно сделал, что попросил прощения, но, что это с ними сейчас происходило, когда промолвил «Прости!»? – попыталась она завязать диалог.

Он шагал вперёд и молчал о своём, ничего не собираясь отвечать, не смотря на поддержку, что она оказала ему, пойдя с ним к народу авров. Данучи думал о планете, о своей детской мечте. «Где же она может быть?» – спрашивал сам себя. – «Неужели, и правда, рухнула в космос?

–Что ты задумал? Как ты остановишь войну? – не унималась она. – И о какой планете ты спрашивал его?

–Молвить это молния! Молвить это сразить словом! – начал он издалека и продолжил не близко. – Я попросил прощения не за то, что сделал с их народом.

–А за что же? – спросила она, и её сердце сжалось.

–За то, что собираюсь сделать, – ответил он опечалено.

Этим заставил Анастасию перебрать десятки мыслей, но главной была: «Он, что вновь обманул Алуара? Зачем же тогда просить прощения?». Мысль не права, ведь художник никому не солгал – наоборот, даже предоставил