Эпоха Стального Креста - Роман Глушков

Вслед за разрывом гранаты послышался еще один оглушительно-хлесткий звук – это треснули балки, поддерживающие стропила складской крыши. Вероятно, каркас ее и без того был ослаблен разгулами стихий, а взрыв лишь поспособствовал разрушению конструкции.

Четырехскатная, покрытая черепицей крыша сначала содрогнулась и слегка покосилась, замерев в этом положении на несколько секунд, а затем провалилась внутрь склада, сложившись подобно гигантскому карточному домику.

У меня подкосились ноги, когда я осознал, что где-то среди этого нагромождения досок и бревен находятся сейчас мои друзья. Погибнуть мучительной смертью, придавленному тоннами древесины, было совсем не то, что они заслуживали...

Никто не отозвался ни на третий, ни на четвертый мой призыв. Обрушившаяся крыша стала для Михаила и Гюнтера их последним пристанищем или если угодно – склепом...

– Эрик, все кончено, – проговорил Саймон. – Их больше нет...

– Прикрывай меня! – Я не мог и не хотел верить в то, что случилось сейчас на моих глазах. – Продержи этих засранцев в их укрытиях еще хотя бы минут пять, а я сбегаю проверю!.. И если они мертвы, то сваливаем отсюда к чертовой матери!..

Какая-то отрешенность навалилась на меня после всего произошедшего, и, находясь как в тумане, я расстрелял по нападавшим последний свой магазин. Они же, вдохновленные тем, что их стало больше, короткими перебежками от укрытия к укрытию начали продвигаться вперед.

Но Саймона, в отличие от меня, ясность рассудка не покинула, и он стрелял не куда попало, а лишь тогда, когда кто-нибудь из врагов решался высунуться наружу.

– Я пошел! – проорал я ему перед тем, как двинуться на обследование разрушенного склада. – Как только позову, бросай все и беги к «хантеру»!

Саймон, не прекращая прицельного огня, показал большой палец, дав понять, что расслышал...

Бросить моих бойцов, если те еще живы, было для меня невозможным по совершенно очевидной причине, однако сейчас я даже понятия не имел, каким образом извлеку их из-под обломков крыши.

«Захвачу с собой Конрада, – подумал я. – Подсобит, ежели чего...»

Но до склада я так и не добрался. Мало того – мне вообще не удалось выйти из помещения, из которого мы с Саймоном вели огонь по противнику...

Едва моя нога переступила через порог и я собрался окликнуть возившегося где-то на первом этаже коротышку, как вдруг уперся лицом в возникшую прямо из ниоткуда серебристую пряжку от поясного ремня Охотников. И пока мой туго соображающий разум гадал, как она могла очутиться на такой высоте (кокарда на берете у малорослого брата Тадеуша находилась и то ниже), владелец пряжки освежил мне память очень убедительным методом.

Тяжеленный кулак, без преувеличения имевший размеры головы взрослого человека, вылетел из полумрака и состыковался с оказавшимся на его траектории моим носом. Боль от сломанной переносицы острыми иглами пронзила мне мозг, а сам я, получив мощнейшее ускорение, пронесся по воздуху не касаясь пола и врезался спиной в противоположную стену.

Заместитель командира Первого отряда брат Вольф, он же Циклоп (а кто еще, кроме него, мог подпоясываться в Братстве на уровне полутора метров от пола?), согнувшись в три погибели, протиснулся в дверной проем, а затем распрямился во весь рост, почти достав потолок казармы своей бритой макушкой. Из-за его спины выскочил еще один мой знакомый по зачистке Ла-Марвея – брат Николас.

Время для меня словно остановилось. Тело отказывалось подчиняться получившей солидную встряску голове, а перед глазами все уплывало куда-то вбок. В ушах моих стоял такой звон, что сквозь него едва-едва доносились до сознания раздававшиеся вокруг звуки. Так что я не расслышал, а скорее прочитал по губам, о чем Вольф рявкнул своему подчиненному:

– Живым!!!

И единственный выпученный глаз Циклопа вперился в меня.

Николас в два скачка оказался возле меня, ухватился за мой «конский хвост» и, рванув за него, отбросил мое бренное тело от стены.

В мгновение ока я очутился лежащим на битом кирпиче, уткнувшись в пол своим сломанным носом (мне даже был заметен торчавший наружу хрящ переносицы). Николас уселся мне на спину, оттянул голову за волосы назад и, точно так же, как и тому отступнику в монастыре, приставил нож к моему кадыку. Из этого положения я и пронаблюдал всю дальнейшую трагическую сцену.

Пока я совершал полет через комнату, Саймон достреливал очередную ленту и поэтому, увлеченный стрельбой, поначалу никого из ворвавшихся не заметил. Когда же, прекратив, он развернулся и узрел идущую на него махину в необъятном, как тент от «хантера», плаще, то пулемет его был пуст и ничем, как только дубинкой, послужить уже не мог. Потому, не имея под рукой ничего другого, британец кинулся на Циклопа с этим и в незаряженном виде весьма устрашающим оружием.

Верткость для брата Вольфа по вполне очевидным причинам была нехарактерна. Все, что он сделал, так это просто-напросто подставил под удар свою непрошибаемую спину, а после чего, даже не изменившись в лице, обхватил приклад пулемета ладонью, как будто тот был не толще рукояти ножа. Единственное преимущество Саймона вылетело из его рук с невероятной для тяжелого предмета легкостью.

Обладавший солидным арсеналом рукопашных приемов Саймон оказался в затруднительном положении – ни один из них не мог теперь должным образом сработать в связи с чудовищной разницей в росте, весе, а главное – силе! – противников. Циклоп отмахнулся от кулаков британца как от назойливых мух и, отпихнув Саймона к стене, обхватил того обеими ладонями за голову.

Саймон попытался вцепиться в запястья Вольфа и постараться если не оторвать ручищи великана от головы, то по крайней мере хотя бы ослабить захват. Но он так и не смог схватиться за его толстенные кисти, а только судорожно царапал те ногтями...

Сквозь висевшую перед глазами кровавую пелену я, воя от беспомощности, видел, как погибал последний из моих бойцов – человек, прослуживший под моим командованием шесть лет, поддержавший мой поступок и, бесспорно, имеющий право считаться для меня настоящим боевым товарищем.

Шея Саймона, свернутая Циклопом одним резким рывком, глухо хрустнула, а руки его, прекратив бесплодные попытки разжать Циклоповы пальцы, вяло обвисли вдоль задрожавшего в агонии тела...

Не помню, что орал я в тот момент и какими проклятиями угрожал, лежа на полу с ножом у горла. Кровь из носа заливала мне рот и стекала на шею, а в глазах стояли слезы, выступившие и от ослепляющей боли, и от горя, но прежде всего от внезапно охватившего меня чувства такого безысходного одиночества, о котором я читал, пожалуй, лишь у Дефо в его «Робинзоне Крузо». Никого не было рядом со мной и никто уже не мог спасти меня от ожидаемой в скором времени страшной кончины...

Вольф отшвырнул бездыханное тело Саймона с неестественно развернутой головой словно детскую тряпичную куклу, а затем подошел ко мне и остановился напротив.

– И из-за этого ничтожества мы кормим здесь комаров уже вторую неделю? – прогудел великан и распорядился брату Николасу: – Забери у него пистолеты и дуй к брату Бернарду. Скажи: дело сделано; Бегущий Мертвец взят и выходит к нему...