Прощание с Византией - Алексей Величко

Не имея сил бороться с врагом в открытом сражении (разница в силах была слишком очевидной), император действовал из засад, и не безуспешно. Однажды он истребил довольно крупный отряд турок, причем погибло 150 знатных воинов. Затем, предав себя воле Бога, Андроник III вместе с Иоанном Кантакузеном подготовил план разгрома сарацинов, стоявших поблизости от столицы. Имея ничтожные силы, он в результате проведенной операции совершенно разгромил турок – враги потеряли более 1 тысячи человек убитыми, еще 300 солдат попали в плен. При этом потери ромеев если и имели место – а утверждают, что их просто не было, – то, по крайней мере, они насчитывали всего несколько воинов[740].

Это была, конечно, громкая победа. Но для всех становилось ясно, что Византия обречена, если ей не будет оказана моментальная и реальная помощь со стороны Западной Европы. Слабея с каждым годом, утрачивая одну область за другой, Империя в последующее столетие окажется способной только на локальные боевые действия. Византийские императоры будут искать спасения на Западе – что из этого получится, мы вскоре увидим.

Мужество в бою и полководческий талант являлись не единственными замечательными качествами императора. Андронику III принадлежит честь открыть знаменитые исихастские Соборы, завершившиеся торжеством восточного богословия. Занятый на войне, царь первоначально не придал большого значения назревавшему церковному конфликту, но когда пришел его час, сказал свое веское слово и многое сделал для победы православной партии. Вот как все это происходило.

Приблизительно в 1330 г. в Константинополь прибыл калабриец Варлаам Калабриец (1290—1348), этнический грек по рождению и языку, получивший образование на Западе и активно вступавший в публичные богословские споры в византийской столице. Вскоре он начал пользоваться большим успехом, клиру особенно нравились его обличения догматических прегрешений Римской курии[741].

Это и в самом деле был интересный, образованный человек. Проникшись духом итальянского Возрождения, Варлаам стремился познакомиться с наследием древней Эллады, родины Аристотеля и Платона. И полагал, что Византия, жадно стремящаяся к эллинизму, является для этого наиболее подходящей почвой. Совершенно ошибочно считать Варлаама представителем латинского богословия. Как отмечали даже его враги, он был верен религии отцов, и многие обоснованно признавали за ним любовь к «истинному благочестию». Собственно говоря, сам его отъезд из Италии, где местные греки фактически пребывали в унии с Римом, был обусловлен желанием вернуться и остаться верным Православию.

Не случайно в 1334 г. именно Варлаам вместо патриарха Иоанна Калеки публично дебатировал с папскими легатами, присланными Римской курией для начала переговоров о воссоединении Церквей. А в 1339 г. был даже направлен с почетной миссией к папе Бенедикту XII (1334—1342). Этот беспрецедентный случай, когда тайная миссия была доверена иностранцу, демонстрирует, что Варлаам пользовался большим доверием Византийского правительства, где находились люди, умевшие отличить ортодоксального богослова от «испорченного» латинянина[742].

В столице Варлаам быстро нашел могущественных покровителей в лице императора Андроника III Палеолога и великого доместика Иоанна Кантакузена, по протекции которого Калабрийцу, как его называли, предоставили преподавательскую должность. Его слава росла, и вскоре Варлаам стал лицом, с которым советовались по самым разным вопросам. Но, конечно же, богословские прения с латинянами являлись его самой важной задачей.

Готовясь к дискуссии с латинянами, Варлаам подготовил 21 небольшой трактат, в которых жестко критиковал Фому Аквината и, придерживаясь философского реализма, признавал принципиальную невозможность познания Бога. Его мысли имели широкий успех и быстро распространились в ромейской столице. Единственно, что вредило ему – вспыльчивый и злобный нрав. Калабриец обращался к собеседникам в столь заносчивой манере, что те считали за благо для себя быстро прекратить разговор. Не стали исключением и легаты Римского папы, с которыми Варлаам настолько неприлично вел себя во время диспута, что те, оскорбившись, уехали прочь[743].

Неожиданно, к несказанному своему удивлению, в 1335 г. Варлаам получил послание с Афона от тогда еще неизвестного ему св. Григория Паламы (1296—1359) из монастыря св. Саввы. Впрочем, для других лиц, в том числе из старожилов царского дворца, это имя было хорошо известно. Это объясняется тем, что Палама происходил из знатной малоазиатской семьи, вынужденной перебраться в Константинополь после завоевания их области турками. В столице отец св. Григория Константин Палама получил высокую должность и вошел в состав Государственного совета. Сам Святитель с детских лет обучался в императорском университете на факультете философии за счет царя под руководством знаменитого Феодора Метохита и жил во дворце. Незадолго до своей смерти Константин Палама принял монашеский постриг. Когда его супруга попросила его обратиться к императору с просьбой принять детей под свое покровительство, Константин ответил, что отныне Покровительницей им станет Пресвятая Богородица. После его скорой смерти супруга также хотела принять Ангельский чин, но воздержалась до совершеннолетия детей.

В 1316 г. уже сам св. Григорий решил стать монахом и, несмотря на уговоры императора Андроника II Палеолога, которого близко знал, вместе со всеми членами семьи и многими слугами принял постриг. Затем Святитель отправился на Афон, где образовался центр «исихазма» (от греческого: «тишина», «молчание», «безмолвие»). Там он вначале подвизался в Ватопедском монастыре, а потом перешел в Лавру св. Афанасия. После 10летнего пребывания на Святой горе Палама отправился в Палестину, а оттуда в Македонию; но изза угрозы сербских вторжений вновь вернулся на Афон. Интеллектуал и опытный в духовном делании монах, он стал достойным противником Варлаама[744].

Святителя чрезвычайно заинтересовал вопрос о познании Бога, поднятый Варлаамом. Мысль Калабрийца, выраженная против латинян, была понятна, хотя и релятивистична по сути. Логика его заключалась в следующем тезисе: так как Бог непознаваем, то латиняне не могут доказать верность своего учения об исхождении Святого Духа; как можно доказывать чтолибо о Том, Кто находится за пределами всякого человеческого восприятия и разумения? «Фома Аквинат и все рассуждающие как он, – писал Варлаам, – думают, что для человеческого ума нет ничего недоступного. Но мы считаем, что такое мнение исходит из души, не чуждой лукавому и гордынному демону, ибо большая часть того, что – Божественно, недоступна человеческому познанию».