Аламут - Владимир Бартол

знал, что тяготило душу Мириам. Но сам он избегал затрагивать эту деликатную тему, а она не желала поднимать ее. Только по прошествии долгого времени она спросила.

"Скажите, что вы сделали с тремя мальчиками, которые были в саду?"

"Сегодня утром Юсуф и Сулейман помогли потрепать нервы султанской армии, которая окружила нас".

Она смотрела на него так, словно пыталась прочесть его сокровенные мысли.

"Это ты их убил?"

"Нет, они покончили с собой. И они были счастливы сделать это".

"Ты жестокий зверь. Что случилось?"

Он рассказал историю. Она слушала его со смесью ужаса и неверия.

"И вы ничего не почувствовали, когда принесли в жертву два человеческих существа, которые были вам безгранично преданы?"

Она видела, что ему тяжело и что он обороняется.

"Ты не поймешь. То, что я начал, я должен закончить. Но когда я отдал команду федаинам, я вздрогнул. Что-то внутри меня говорило: "Если над нами есть сила, она этого не допустит. Либо солнце погаснет, либо земля содрогнется. Крепость рухнет и похоронит тебя и всю твою армию..." Говорю вам, в душе я дрожал, как дрожит ребенок перед призраками. Я ждал хоть какого-то знака. По правде говоря, если бы хоть малейшее движение, если бы, например, облако вдруг заслонило солнце или если бы подул ветер, я бы передумал. Даже после того, как все закончилось, я ожидал удара. Но солнце все так же продолжало светить и на меня, и на Аламута, и на два трупа, лежавших передо мной. И вот что я подумал: либо над нами нет никакой силы, либо она в высшей степени безразлична ко всему, что происходит здесь, внизу. Или же она благосклонна к тому, что делаю я. Тогда я понял, что где-то в глубине души все еще верю в божество. Но это божество не имело никакого сходства с тем, что было в моей юности. Оно было подобно самому миру, развивающемуся в тысячах противоречий, но при этом жестко привязанному к трем измерениям. Безграничный в своих пределах. Необъятный хаос внутри стеклянного стакана. Ужасный, оскалившийся дракон. И я сразу понял, что служил ему всю свою жизнь".

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, словно созерцая неописуемые чудеса.

Безумный дьявол, подумала Мириам в тот момент.

"Где ибн Тахир?"

Хасан опустил глаза.

"Вы отправили его к своему "закадычному врагу"?

Теперь он смотрел на нее, не отрывая взгляда.

"Разве вы не говорили когда-то, что не верите ни во что на свете и ничего не боитесь? Где же твоя сила теперь, когда тебе приходится терпеть поступки, чей груз я несу? У тебя есть сердце для мелочей, но иногда оно нужно и для больших вещей".

В этот момент Моад поставил свою лодку на набережной. Рокайя поспешил к Мириам. Она все еще дрожала всем телом. Не обращая внимания на Хасана, она воскликнула: "Халима прыгнула в реку!"

Мириам схватилась за сердце. Она посмотрела на Хасана, словно хотела сказать ему: "Это твоих рук дело!"

Хасан тоже был поражен. Он попросил рассказать подробности.

"Значит, когда она увидела, что вместо Сулеймана привезли Обейду, она сбежала? И ты говоришь, что Обейда не верит, что он в раю?"

Он посмотрел на Мириам, которая уткнулась лицом в свои руки и плакала.

Он встал.

"Следите за тем, чтобы впредь все шло как надо!"

Он отправился на набережную, где Ади ждал его в лодке.

"Назад в замок!" - приказал он.

"Я хочу, чтобы вы задушили того, кто в среднем саду, - сказал он евнухам, - как только останетесь с ним наедине. Обыщите его и принесите мне все, что найдете при нем. Затем похороните его вместе с двумя другими, убитыми сегодня утром, в дальнем конце садов, у подножия гор. Пару из двух других садов пришлите ко мне".

Суровый и мрачный, он поднялся в свою башню. Оказавшись на вершине, он дал знак, что пришло время покинуть сады. Он был рад, что с ним нет ни Абу Али, ни Бузурга Уммида. О чем ему было с ними говорить? Он должен был оставить миру объяснение и извинение за свои действия. Для верующих он должен был написать сборник своей философии, просто и в метафорах. Наследникам он должен был открыть последние тайны. Ему еще предстояла огромная работа. Но жизнь коротка, а он уже стар.

Измученный до смерти, он вернулся в свою комнату. Он рухнул на кровать и попытался заснуть, но не смог. Днем он ничего не боялся. Теперь он видел лицо Сулеймана, вплоть до мельчайших деталей. Да, казалось, он был счастлив. Но в следующее мгновение жизнь в нем угасла. Великий Боже! Какой ужасный эксперимент!

На его лбу выступили бисеринки пота. Теперь он видел, как ибн Тахир скачет к Нехавенду, одержимый одной мыслью. Да, именно там остановился его смертельный враг. Его "противоположный принцип", великий визирь Низам аль-Мульк, этот блестящий и прославленный ум, который исповедовал все, что человечество считало великим и хорошим. И все же где-то под всем этим скрывалась огромная ложь. Он преклонялся перед человечеством и его убеждениями вопреки лучшим убеждениям, которые, как знал Хасан, у него были. Он завоевал сердца масс и стал могущественным. Он добился этого благодаря доброте, щедрости и нескольким уступкам драгоценным человеческим желаниям. Оставалось ли место для другого, равного ему? Низам аль-Мульк превосходил его во всем. Он был старше его более чем на десять лет. Что же ему оставалось делать, кроме как прибегнуть к "противоположному пути"? Он - улыбающийся, я - мрачный. Он - прощающий, я - непреклонный. Он - нежный, я - страшный. И все же он знал, что визирь тоже способен быть безжалостным и беспощадным. Даже больше, чем он. Если мне удастся заставить его уступить, я стану единственным правителем Ирана.

"Только бы эта ночь закончилась!" - вздохнул он. Он надел пальто и вернулся на верхнюю площадку башни.

Он посмотрел вниз, в сады. Евнухи только что погасили лампы. Затем он повернулся к подножию гор. Там горел свет. Он вздрогнул. "Они хоронят мертвых", - сказал он себе. Его охватила жуткая дрожь при мысли о том, что однажды он исчезнет в небытии.

Мы ничего не знаем наверняка, подумал он. Звезды над нами молчат. Мы брошены на произвол судьбы и поддаемся иллюзиям. Бог, который правит нами, ужасен.

Он вернулся в свои покои и заглянул в лифт. Джафар и Абдур Ахман крепко спали. Он снял с них простыню. Свет из его комнаты тускло освещал их усталые лица.