Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Васильчиков сдаст должность, за ним последует Бенкендорф. И никакого прощения. В секретных замечаниях собственно для сведения одного генерал-адъютанта Васильчикова, писанных им собственноручно, раздражение против Бенкендорфа вылилось в конкретную и угрожающую форму коварного вопроса, на который он так и не получил ответа: «Почему начальник штаба гвардейского корпуса, в отсутствие генерал-адъютанта Васильчикова, не знал в подробности, что делалось в Семеновском полку, говоря часто, что, по сведениям его, везде тихо и хорошо идет?»

Васильчиков ответил государю на каждый вопрос лаконично и четко. Только этот — восьмой по счету — пропустил загадочно. Действительно — почему? Он Шварцу не друг, скорее наоборот. В чем тут причина? Не происки ли бывших братьев-масонов? То, что Чаадаев как-то подливал масло в огонь, — несомненно.

Рощи и сады Царского Села покрывала яркая густая зелень. Лето предвещало быть теплым, и он мечтал здесь обрести душевное спокойствие. Он поедет к Аракчееву в Грузино и там славно отдохнет. Итак, полностью надеяться можно лишь на Орлова, Левашова и Аракчеева. Он недаром сердцем прилепился к этому человеку с тяжелым и мрачным лицом, холодным и внимательным взглядом и странной манерой изъясняться на русском языке, впадая в раздражающую государя простонародность. Неученый дворянин, а какой ум!

В начале июня он принял Васильчикова, который выложил прямо в кабинете все, что знал о семеновской истории. Затем разговор зашел о сообщении, сделанном Грибовским.

— Илларион Васильевич, за кого ты меня принимаешь? Неужели ты полагаешь, что какой-то там библиотекарь может мне сообщить некую новость. Я все вижу сам и для того выработал свои способы. Помню, в молодости после того, как на меня свалилась тяжкая ноша правления, Депрерадович доложил, что многие офицеры пренебрегают формой. Пусть их ходят как хотят. Еще легче будет распознать порядочного человека от дряни! Запомни: я все вижу сам!

— Государь, однако нельзя оставить без внимания полученные сведения. Эти люди опасны.

— Они получат свое, Илларион Васильевич. Но я не желаю быть жестоким. Ты служишь мне с начала моего царствования и лучше других знаешь, что я разделял и поощрял эти мечты и… заблуждения. Нет, не мне быть жестоким!

На следующий день он принял Бенкендорфа. Взял в конверте бумаги Грибовского и спрятал в ящик. Беседы не получилось.

— Иди и служи, генерал Бенкендорф. Не считаю тебя виновником, но виню в неосмотрительности и отсутствии настоящего рвения. Огорчен!

На обратном пути Бенкендорф подумал, что по возвращении в штаб его будет ожидать царский рескрипт с новым назначением или даже отставкой, однако ошибся. Приказом от первого декабря 1821 года он был переведен на должность командира Первой кирасирской дивизии. Елизавета Андреевна обрадовалась:

— Я очень довольна. Теперь мы поедем в Ревель и наконец отдохнем по-настоящему. Ты давно хотел посмотреть мызу Фалль. Прекрасно, если мы сумеем ее приобрести.

Иногда служебные неудачи позволяют более полно ощутить семейное счастье. К тому времени Бенкендорф был отцом пятерых дочерей. Старшим он дал свою фамилию и относился к ним с подчеркнутой любовью. Служебный афронт весьма, конечно, некстати, но надежды не исчезли.

Да иначе и быть не могло! Гвардия еще до возвращения императора готовилась к походу в Литву. О маневрах велись споры давно. Однако, как только стало известно, что государь приедет в конце мая, преображенцы и измайловцы покинули Петербург. Маневры определили провести возле местечка Бешенковичи. Бенкендорф мотался из Витебска в Петербург и обратно. Внешне император не выказывал гвардии неудовольствия. Он даже принял приглашение от офицеров к обеденному столу. На другой день Бенкендорф узнал о присвоении ему чина генерал-лейтенанта. Это было признание заслуг начальника штаба при подготовке торжественного смотра войск. Перед перемещением на новую должность Бенкендорф ничего не подозревал. А между тем приказ о замене Васильчикова генерал-адъютантом Уваровым уже был готов. Верхушку гвардии государь сменил. Бенкендорф не мог понять, почему государь никак не отозвался на записку, составленную Грибовским. Он должен был заметить, сколь внимательно сам Бенкендорф относится к донесению агента. Государь даже не поинтересовался фамилией человека, составлявшего записку.

Поступки императора Александра были таинственны и и непредсказуемы. Он часто поступал справедливо, но иногда, испугавшись собственной справедливости, уничтожал ее каким-нибудь неожиданным и необъяснимым приказом.

Бенкендорф в полной мере ощутил на себе эту удивительную двойственность тезки. Что принесет следующий год?

С незапамятных времен жизнь семейства Бенкендорфов была накрепко связана с Остзейским краем. Что за чудо эти земли! На первый взгляд скудные, суровые, нещедрые, а между тем остзейцы везут рожь в Голландию, ячмень еще дальше — в Англию, часть оставляют в Амстердаме. Овес и пшеница с севера очень ценятся на бирже в Лондоне. В прошлом и начале нынешнего века хлеб покупали Германия и Швеция. Эстляндская губерния поставляла овец в Петербург — от трех до пяти тысяч в год. Тысячи голов крупного рогатого скота гнали на Восток, везли сыр, масло, домашнюю птицу и кильки. Снетки закупали даже киевские лавочники. Ресторации заказывали миноги на баснословные суммы. Любители лошадей выписывали с побережья клепперов и перепродавали в дальние области тоже за немалые деньги.

Остзее, сиречь Балтийское море, считали Средиземным морем Севера. На его берегах создавалась великая прибалтийская культура. Недаром Остзейский край называли, и не без оснований, Великой Грецией России. Остзейцы не скрывали симпатий к Пруссии. «Все будет иначе, — говорили они, — когда мы наконец станем настоящими пруссаками!»

И вместе с тем Остзейский край не мог существовать без России. Он посылал туда не только необходимые товары, но и людей, по преимуществу немцев, среди которых было Подавляющее большинство тех, кто и в глаза не видел Свою прародину. По-настоящему этот край открыли для Европы германские купцы и назвали страну ливов Лифляндией. В 1184 году сюда прибыл первый миссионер августинский монах аббат Мейнгард из Зегеберга, что в Голштейнии. Он построил в селе Икскюль первую церковь. Преемник Зегеберга цистерцианский монах Бертольд привел в Лифляндию крестоносцев. Он рассказал им, какая прекрасная страна раскинулась на неласковом побережье Остзее. Его убили в схватке, но на том месте епископ Альберт через три года — в 1201 году — основал город, позаимствовавший название от ручья Ригэ, на берегах которого и раскинулся. Вестфальцы и саксонцы оставили основу первых поселенцев. Со дня рождения Рига должна была защищаться, и епископ учредил орден Меченосцев. С той поры рыцарство Остзейского края ведет отсчет времени. Бесконечные войны терзали прекрасную землю. Внутренние распри обрекали Ригу на тяжкие страдания. Наконец, Рига перешла под власть Ганзейского союза. Рыцари ордена Меченосцев овладевали прилегающими землями. Влияние города расширялось. Меченосцы соединились с Тевтонским орденом и вступили в борьбу с горожанами. Рыцари опустошали край, горожане разрушали замки. В 1330 году Рига сдалась магистру ордена Эбергарду фон Мунгейму и очутилась под властью пришельцев на многие десятилетия. Через тридцать шесть лет непрерывной борьбы по договору, заключенному в Данциге, Рига вновь перешла под власть архиепископа с тем условием, чтобы церковная верхушка отказалась навсегда от притязаний руководить орденом. Однако мира горожане не дождались. Вспыхнула новая ссора. Архиепископ повелел капитулу носить черную одежду августинцев, отмененную еще в 1209 году, рыцари требовали, чтобы цвет одежды был белым и чтобы она напоминала рыцарские одеяния. Церковная власть стремилась подчеркнуть собственную независимость. Орден желал первенствовать и при отправлении религиозных обрядов. Бонифаций IX считал, что архиепископом должен быть только член ордена Меченосцев, следующий римский папа уничтожил это постановление. Наконец в 1452 году по Кирхгольмскому договору Великий орденсмейстер и архиепископ владели Ригой совместно. Городской фохт утверждался и тем и Другим, Горожане метались от одних начальников к другим. Рыцари разоряли и жгли жилища, посланцы его святейшества подвергали непослушных опале и отлучали от церкви. Архиепископ Сильвестр наложил отлучение и на город и на орден. После кончины архиепископа его преемник Стефан Грубе привлек на свою сторону горожан, и борьба продолжилась. За шестнадцать лет до конца пятнадцатого столетия граждане славного города Риги вновь разрушили главный замок ордена. За восемь лет до истечения века Кирхгольмский договор возобновили. Жителей Риги обязали восстановить замок и наложили на них тяжелую контрибуцию.