Там, за зорями - Оксана Хващевская

как будто впервые видела перед собой мужчину, а не лучшего друга, брата или участника всех ее сумасбродств.

Девушки обращали на него внимание. Она ведь видела, еще в школе видела, молодые учительницы и воспитательницы не упускали момент подарить ему улыбку или многозначительный взгляд из-под опущенных ресниц. Они не упускали случая с ним поболтать, пофлиртовать, пококетничать. Дон… Он, конечно, не поворачивался к людям спиной, но не переступал ту грань, которую сам для себя и определил. Он мог улыбнуться в ответ, мог пошутить и сказать ласковое словечко, но этим все и ограничивалось. Но девушкам, казалось, и этого было достаточно.

Сегодня Злата увидела Лешку Блотского как будто в новом свете. От столь разительной перемены девушка даже как-то оробела и растерялась, но длилось это недолго. Стоило ему подойти к ней, улыбнуться, подбодрить, и все страхи отступили. Потом пришлось самой собраться с духом, перестать трястись и выйти на сцену. Занавес раздвинулся, она легко взбежала по ступенькам и в первый раз оказалась на настоящей сцене, пусть и не такой уж большой и совсем не профессиональной, но здесь тоже были софиты, а в зале передней сидело человек пятьсот.

Этот свой первый выход на сцену, с которого все и началось, Злата запомнила навсегда. Как волновалась, как голос дрожал, как часто она опускала глаза к кожаной папке, рассказывая зрителям о детях и о школе. И все же улыбка ее была такой искренней и такой доброжелательной, глаза лучились светом, а голос звучал так звонко, что зрители даже не заметили ее волнений, по крайней мере, аплодировали они ей громко и долго.

Во всех номерах в этом концерте принимали участие дети, только когда им нужно было время, чтобы переодеться, на сцену выходили Лешка или Злата, но таких сольных номеров было только два. И каждый выход на сцену этих детей-инвалидов, трудный и долгий, сопровождался бурными аплодисментами, и каждый раз у людей в зале сжимались сердца и слезы выступали на глазах. Сколько мужества надо иметь, сколько сил и терпения, чтобы все это вынести… Детям дарили цветы и мягкие игрушки, и аплодисменты снова и снова…

Лешка спел с детьми «Остров невезения» и «Бродячих артистов», а потом и «Песенку кавалергарда». Правда, для этого ему пришлось переодеться в белый мундир с золотыми эполетами, отделанный плетением из шнура и золотым шитьем, красные широкие штаны, заправленные в высокие начищенные сапоги. В руке, прижимая к груди, он держал высокий белый шлем, украшенный золотистыми кисточками и страусиным пером. Злате пришлось прихватить ажурный зонтик от солнца и изображать из себя этакую кисейную барышню, юную деву, которой не стоит обещать «любови вечной» на земле. Она кружилась с кавалергардом в вальсе, смущенно прятала лицо за веер, хлопала ресницами и подносила шампанское, которое «текло рекой», а потом осталась одна на сцене, когда кавалергард неожиданно ее покинул. Все остальное время Лешка был за звукорежиссерским пультом.

Златина песня, веселая, заводная и немного легкомысленная, была почти последней. Девушка сама настояла на этом. Ей необходимо было время, чтобы привыкнуть и к сцене, и к залу, и к зрителям.

Коленки дрожали, когда она за руку с Лешкой почти выбежала на сцену. Впрочем, они почти сразу разжали руки и разбежались в разные стороны. Лешка, остановившись почти у края сцены, скрестил руки на груди и, притопывая, стал поглядывать в сторону сидящих в зале зрительниц.

— В роще пел соловушка, там, вдали, — запела девушка звонко, весело, улыбаясь и сверкая глазами. — Песенку о счастье и о любви! Песенка знакомая, и мотив простой, ой! — с чувством выдохнула она. — Ой, как ты мне нравишься! — и прижала ладони к груди. — Ой-ой-ой-ой!

Пританцовывая, она двинулась к Лешке.

— Губы твои алые, брови дугой, — Полянская легко приобняла парня за плечо. — Век бы целовала бы, милый, дорогой! — смущенно улыбнувшись, она подняла к Лешке сияющее личико, и Блотскому с трудом удалось изобразить улыбку на лице и, легкомысленно приподняв брови, пожать плечами. — Только на свидания не ходи с другой! Ой! — погрозила ему пальцем девушка, придав и лицу, и голосу некую строгость. — Ой, как ты мне нравишься! Ой-ой-ой-ой! Я умею чуточку колдовать! — Злата как бы по секрету сообщила это, понизив голос, отчего строчки песни прозвучали тише и нежнее, и посмотрела на парня таким взглядом… — Цепи мои крепкие тебе не разорвать! С чарами не справишься, век ты будешь мой! Ой! Ой, как ты мне нравишься! Ой-ой-ой-ой!

Она закружилась на сцене и снова запела:

Все девчонки бегают за тобой! Что же тут поделаешь, если ты такой! — Злата тяжко вздохнула. — Я бы тебя спрятала в роще за рекой! Ой! — рукой махнула в его сторону Полянская. — Ой, как ты мне нравишься! Ой-ой-ой-ой!

Разве этот легкомысленный парень, который, впрочем, на Лешку был совсем не похож, мог устоять против таких слов, таких взглядов, таких улыбок? Перестав улыбаться зрительницам в зале, парень поспешил к ней и, обняв ее за талию, в конце песни чмокнул в щеку, отчего глаза у Златы сделались огромными.

Зал взорвался аплодисментами. Лешка взял девушку за руку и подвел к краю сцены. Они вместе поклонились, а потом на сцену понесли цветы…

В кафе они засиделись допоздна. На круглом столике для двоих, что находился в глубине зала, горела свеча и стоял маленький букетик фиалок. Свет отражался в высоких бокалах, в которых пузырилось шампанское. Они заедали его фруктами со взбитыми сливками и ванильными шариками мороженого и снова вспоминали концерт, переживали его как будто заново, смеялись, а потом молчали.

На улице шел дождь, и кафе медленно пустело, но они не хотели уходить. Им было так хорошо и уютно здесь. То и дело, оборачиваясь к большим французским окнам, они видели, как капли дождя сбегают по стеклу. Золотистый свет фонарей отражался в лужах, свет фар рассекал туманную мглу… И глаза их то и дело встречались…

Наверное, они оба понимали: эта неделя и дети из школы-интерната, и концерт, и этот город, и эта весна что-то изменили в них. Изменили навсегда и соединили. Лешка ощущал это явственнее, и то решение, которое он принял в Горновке, все больше крепло в нем. Злата нужна была ему, как воздух. Она была именно той девушкой, о которой он всегда мечтал, девушкой, предназначенной ему судьбой. Именно с ней он хотел прожить жизнь, родить детей, вырастить их и состариться. Именно с ней он хотел делить все радости и горести, только для нее одной он хотел быть героем, чего-то добиваться, к чему-то стремиться.