Русская Америка. Слава и боль русской истории - Сергей Кремлев

Сообщу лишь, что слухи о подмене императора кем-то другим поползли почти сразу… Что те немногие, кто знал императора при жизни и видел лицо покойного, считали, что черты его сильно изменились, это прямо признавал и Николай Михайлович… Что на необъяснимо долгом пути траурного «поезда» было много проблем и странностей почти до самого его конца… Что ближайший друг царя князь Волконский в траурном кортеже отсутствовал по причинам, так и не выясненным…

Сообщу также, что, вникая в феномен Александра, был поражён тем, как настойчиво его судьба в его последний год царствования оказалась связанной с тем числом «13», которое не могло не стоять у него перед глазами каждый раз, когда он вспоминал о смерти баронессы Крюденер. Да и — не только о ней.

В Петербург из своих многочисленных странствий по России он вернулся последний раз 13 июня 1825 года (эта дата, как и последующие, приведена по старому русскому стилю). Вернулся он, кстати, из Варшавы — после открытия третьего польского сейма, который был им открыт 1 мая по старому стилю, но 13 мая — по европейскому.

Совпадение?

Возможно…

Но в Царское Село из Варшавы он вернулся 13 июня. Но его последний день в Петербурге приходится на 13 сентября по европейскому стилю… Но, уехав из столицы, чтобы уже больше никогда в неё не возвращаться, под утро 1 сентября, в Таганрог он прибыл 13 сентября…

Двенадцать дней на такую дорогу по тем временам — очень немного. Выходит, он делал более сотни километров на день! Выехавшая за ним 3 сентября императрица затратила на тот же путь двадцать дней. Так зачем царь настолько явно, без какой-либо видимой причины, спешил? По дороге не было ни обычных смотров, ни маневров, ни парадов, кроме небольшой инспекционной задержки в Чугуевском военном поселении. И не спешил ли царь потому, что сознательно подгонял прибытие на свою последнюю «царскую» станцию именно к «магическому» числу»?

Он ведь и из Петербурга уехал почему-то как раз накануне четырёхлетней годовщины подписания Указа от 4 сентября 1821 года. Закончилось его царствование тоже в дату символическую — в трёхлетнюю годовщину проведения рокового Веронского конгресса 1822 года, предшествовавшего провозглашению доктрины Монро.

Далее…

На первый консилиум Александр согласился 13 ноября… У Барятинского, цитировавшего Виллие и Волконского, этой детали, правда, нет, зато она отыскивается у Василича! Тоже странно… Недомогал царь (если верить Виллие) далеко не первый день, но вот же — именно 13-го на уговоры Виллие «сдался».

Плохо объясним и выбор места жизни в Таганроге… Таганрогский «дворец» — последнее жилище императора представлял собой небольшой одноэтажный каменный домик. При этом — с 13 опять-таки окнами на улицу…

Считается, что в Таганрог царь приехал в 1825 году потому, что тяжело заболевшей императрице Елизавете Алексеевне (в 1826 году она умерла) было рекомендовано провести зиму на юге. И выбор медиков якобы пал на Таганрог.

Медики, правда, указывали на Италию, на Южную Францию, что было намного понятнее. Указывали и на «Южную Россию», но под этим явно понимался Южный берег Крыма…

Великий князь Николай Михайлович объясняет отказ от заграницы тем, что нервная, мол, императрица Елизавета от одной такой мысли приходила в расстройство. Хорошо, пусть так… Но что — она лично настаивала на абсолютно неведомом ей Таганроге? Нет, Таганрог выбрал явно сам царь.

Чем уж так оказался привлекателен продуваемый ветрами город по сравнению с Крымом, издавна рекомендуемым всем немощным, не знаю… Не понимали этого и современники, например друг царя и его генерал-адъютант князь Пётр Михайлович Волконский. Да, выбор царём Таганрога более чем непонятен, если… Если не учитывать его отдалённость от крупных центров и полное отсутствие там — в отличие от Крыма — отдыхающей знати. Так что Таганрог — как город мнимой «кончины» — оказывался вполне приемлем.

А чем был обусловлен выбор царём того жилища, которое он выбрал? По приезде в Таганрог он мог поселиться в месте и более пристойном — Таганрог был богатым портовым и торговым городом, так что где остановиться царю нашли бы. К тому же предполагалось, что супруги проживут там всю зиму, а императрица была вроде бы больна. И вот вместо максимального и привычного комфорта, по петербургским понятиям — чуть ли не лачуга из десяти комнат при самой скромной мебели.

Я понимаю, что смешно как бы связывать выбор царя именно с 13 окнами «дворца», но вряд ли настолько убогое жилище мог выбрать для императорской четы кто-либо иной, кроме самого царя. А он мог выбрать его лишь по приезде — ибо откуда он мог знать местную «топографию» заранее? Впрочем, памятливый Александр был в Таганроге в 1818 году и мог случайно тринадцатиоконный домик заприметить, а потом — вспомнить о нём во второй приезд и лишний раз ввести в свои последние царские дни цифру «13». Ведь я не сам считал, сколько было в таганрогском «дворце» окон на улицу, — об этом незначительном, казалось бы, факте почему-то сообщают биографы императора. Так, эта деталь отыскивается у Василича…

Между прочим, сама скромность выбора доказывает, что Александр вряд ли рассчитывал, что жизнь в Таганроге будет длительной и что Елизавета Алексеевна будет жить там с ним всю зиму. К слову, она «хоронить» мужа не отправилась, а уехала из Таганрога лишь в апреле 1826 года, что тоже несколько странно, но может объясняться болезненным состоянием.

Наконец, последнее Александрово «13» оказалось уже «посмертным»… После того как тело царя (вот только — царя ли?) 28 февраля 1826 года было доставлено в столицу, после положенных обрядов в течение не одного дня, погребальная процессия направилась из Казанского собора в Петропавловскую крепость почему-то именно 13 марта, да ещё и при сильной метели.

Возможно, это были совпадения…

Но, может, дело было всё же в ином? И не было ли так, что всё это являлось скрытыми, масонского толка, намёками, которыми Александр обставил свою «кончину»? Он ведь хорошо был знаком с масонской символикой и обрядностью, да и с самим потаённым духом масонства. Он, конечно, знал, как этот тайный союз высокородных извращенцев и не имеющих Родины вырожденцев любит такие намёки, которые — при всей их прозрачности для посвящённых — «профанам» бы ничего не говорили. И, возможно, порывая со всем мирским, он, как его однажды точно определили — «византиец», этим, разбросанным там и тут по его последнему «царскому» году, числом «13» намекал могущественной мировой силе: «Если я не нашёл в себе державной силы и мощи сказать тебе: «Изыди, Сатана!», то у меня ещё хватит личной душевной силы самому изойти из подвластного тебе мира мирской суеты».

Он, между прочим, как раз 13 марта 1820 года изгнал из России иезуитов.

Сама разница в тогдашнем русском и европейском летоисчислении в 12 (в XIX веке — в 12) дней создавала дополнительные возможности для подобной тонкой игры-намёка: первый день русского месяца был тринадцатым днём европейского.

Не знаю, так ли это было на самом деле. Но не исключаю, что на самом деле это было именно так.