Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

было много смеху. Добыл ее где-то сотник Лунник, который так живописно полураздетый выскочил на перрон станции Екатеринодар и о котором я упомянул выше. Как теперь слышу его возглас, когда он не вел, а тащил на веревке вяло шагавшего и худого коня:

– Вот я добыл верхового коня нашему начальнику. Этот ему подойдет, так как от хороших коней он отказывается и впрягает их в тачанки.

Подошел и я посмотреть. Конь – старик, спина выгнулась вниз дугой. По зубам, выпирающим наружу, видно, что по людскому возрасту ему так лет 70, а то и более. Один казак, осмотрев его, высказал мнение, что ему «так что не больше 20 лет», что он служилый конь, ходил под седлом. Подкормить, и еще послужит. На этом и порешили. Для начала устроили веревочную уздечку, а вместо седла перекинули попону, и то ее мои добыли где-то, как я подозревал, «за взгляд».

С упомянутым сотником, которого, при распределении на те или другие посты, я назначил урядником в пулеметный взвод Люиса, я, вспоминаю, неоднократно имел пулеметноучебные дискуссии. Он все мне жаловался, что пулемет Люиса ему не нравится, что это не пулемет а так, вроде тяжелой винтовки (сам он был сильного телосложения); а вот дать бы ему Максим! Это пулемет! Я ему доказывал, что все пулеметы прекрасно выполняют свое назначение и не уступают по огню друг другу и т. п.

Как-то, по истечении известного времени, при перемещении на должности в связи с потерями, я вызываю сотника к себе и объявляю ему, что он назначается на офицерскую должность командиром пулеметного взвода Максима. Увидев его кислое лицо, я спросил:

– Вы что, недовольны таким выдвижением вас на этот офицерский пост?

– Нет, я очень благодарен, но пулеметы Максима… Вот если бы Люиса!

Я от души рассмеялся, вспомнив его прежний взгляд на этот вопрос. Я видел неоднократно, как он в бою, при перемене позиции, схватит под мышку пулемет с треногой так, что подносчики патронов едва за ним поспевали.

– Хорошо, примите в командование взвод Люиса, в котором находитесь сейчас. Передаете теперешнему командиру вашего взвода, чтобы явился ко мне. Он получит взвод Максима, который предназначался вам.

Сияющим он ушел от меня. С нами завершил и 2-й поход.

Командующий Кубанской армией генерал Покровский уже в тот же день сделал смотр своей армии. Покровский, обойдя мой фронт, когда настала наша очередь, поравнявшись со мною, но ничего не сказав, приветливо улыбнулся, инспектируя ряды пулеметчиков, а удаляясь от нас, повернулся и сделал мне прощальный знак рукой.

Мне не приходилось ни в частной жизни, ни по службе сталкиваться с генералом Покровским, за исключением одного раза, и то много времени спустя, в Екатеринодаре в 1919 году, в то печальное время, когда на Кубани разыгрались политические страсти. Получив известное всем назначение, он прибыл тогда в Екатеринодар и разбил свою Ставку в войсковом штабе. Туда он вызывал тех или других начальников или командиров частей гарнизона Екатеринодара и имел с ними информативную беседу, проверяя их благонадежность. Вызвал он и меня. После непродолжительного разговора, имевшего чисто информативный характер, он коснулся и нашего 1-го похода и задал мне вопрос:

– Могу ли я, полковник, рассчитывать на вас и вашу часть?

«На вас» было как-то подчеркнуто. Я понял и ответил:

– Вне сомнения, ваше превосходительство, вполне, и какие бы ни последовали распоряжения с вашей стороны.

– Я это знал, мне о вас говорили, – ответил он. – Ждите, вы получите мои приказания. (На третий день я их имел.)

На этом мы и расстались. Я не буду больше останавливаться на фигуре генерала Покровского и отсылаю интересующихся к тем, которые опишут его большую и выдающуюся роль в Белом движении на Кубани в последующих событиях.

Раздел 4

ДРОЗДОВСКИЙ ПОХОД

М. Дроздовский[170]

Дневник[171]

20 февраля 1918 года

Утром 19-го шел Геруа[172] передать доклад Совета[173]. Встреча с Алексеевым[174], решение уходить. Тревожные вести – разоружение. Все по моему предсказанию за последние 10 дней. Мое решение – пробиться. Распоряжение Лесли[175] подготовить помещение и об уходе; поездка в Скентею и распоряжение. Ночной переход с 20-го на 21-е. Приступил к составлению очерка затруднений, творимых румынами. Запрещение выдачи из складов имущества и снарядов, оружия, пропусков, неотпуск лошадей в Бельцах. Распубликование в Бессарабии о том, что в Яссах ничего нет; затруднения, творимые в Бессарабии, – еще хуже. Официальная любезность, тайные запрещения, итальянская забастовка. Наша борьба с Синедрионом[176] за выход на Днестр; бесконечно нервное напряжение последних десяти дней, 20-го утром записка Одона[177] о наряде трех эшелонов: разрешение на вывоз оружия и артиллерии. Днем обещание отпуска недополученного снаряжения, снарядов и патронов. Подача записки Презано (все это результат давления Щербачева, увы, позднего; вообще, Презано шел охотно, тормозило правительство с Авереску[178]).

22 февраля

Разрешение министра на перевозку – в руках. Весь день те же мытарства: румыны водят за нос, нет до сих пор допуска к бензину, нет разрешения на снаряды, инженерное имущество, снаряжение – все время только и делают – ездят к Презано и в Главную Румынскую Квартиру. Галиб[179] пакостит, просил Авереску нас обезоружить. Составы есть, но нет еще разрешения грузить, а уже больше 18 часов. Очевидно, погрузимся только завтра. Да и не могли бы – не хватает запряжи взять все имущество. Страшный кавардак и хаос, над всем царит страх отмены нашего выпуска с оружием (румынам верить нельзя) или занятия австрийцами Дубоссар.

Весь день мечусь как угорелый, ездил в Соколы, нервы раздергались, становлюсь невыдержанным в разговоре. Обещались завтра примкнуть от 70 до 110 человек чехословаков и человек 60 запорожцев.

23 февраля

Вчера до поздней ночи читал описание района предстоящего перехода – страшно; время разлива, ряд речек, мостов нет. Через Днепр у Берислава они могут быть разведены. Трудность предприятия колоссальна.

Узнал утром о пожаре складов в Скентее. Назначено расследование.

10.30 утра – запрет румынским кабинетом министров перевозки и вообще выхода с оружием. Мотивы: предстоящий мир Румынии, а главное – Украина заключила мир и объявила нейтралитет; без ее разрешения нельзя. Кельчевский[180] поехал немедленно к Главнокомандующему. Мое решение – в 10–11 вечера отправить в Унгени 3 роты (на подводах), эскадрон, легкую батарею и взвод (горную бросить – снаряды подмочены), пулеметные команды, штатный обоз; колебания некоторых начальников – офицеры 26-й артиллерийской бригады. Идти силою