Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке - Джаред М. Даймонд

Полученные в последние годы обнадеживающие данные говорят о защитном действии практикуемого на протяжении всей жизни двуязычия. Исследование 400 пациентов клиник Торонто (Канада), имеющих предположительный диагноз “болезнь Альцгеймера” (или в нескольких случаях другие виды слабоумия), показало, что первые симптомы у двуязычных больных проявились в среднем на 4-5 лет позднее, чем у одноязычных. Ожидаемая продолжительность жизни в Канаде — 79 лет, так что отсрочка в 4-5 лет для людей в возрасте после 70 лет означает снижение вероятности того, что у них появятся симптомы болезни Альцгеймера, на 47%. Одно- и двуязычные обследованные были в среднем равны по профессиональному статусу, однако билингвы в среднем характеризовались более низким (а не высоким!) уровнем образования. Поскольку высокий образовательный уровень ассоциируется с меньшей распространенностью симптомов болезни Альцгеймера, это означает, что различие в образовании никак не могло объяснять меньшей распространенности таких симптомов у двуязычных: она имела место несмотря на более низкий уровень их образования. Еще одно интересное открытие заключалось в том, что при одной и той же степени когнитивных поражений у билингв на основании томографии диагностировалась бóльшая степень атрофии мозга, чем у одноязычных. Другими словами, у двуязычных пациентов отмечались меньшие когнитивные поражения, чем у больных, владевших только одним языком, при той же степени атрофии мозга: двуязычие отчасти защищает от ее последствий.

В отношении защиты, обеспечиваемой двуязычием, не возникает той же неопределенности причинно-следственных связей, имеющих место применительно к явной защите от развития болезни, которую дают образование и стимулирующая социальная активность. Последняя может быть как причиной, так и следствием ранних проявлений вызванных болезнью Альцгеймера поражений; генетические факторы, предрасполагающие к стремлению к образованию и социальной активности, возможно, также защищают от болезни Альцгеймера. Однако то, станет ли человек билингвой, определяется в раннем детстве, за десятилетия до того, как появятся первые мозговые повреждения, связанные с болезнью Альцгеймера, и независимо от его генетики. Большинство билингв становятся таковыми не благодаря какому-то решению или комбинации генов, а по случайному стечению обстоятельств: они вырастают в двуязычном обществе или оказываются детьми родителей, эмигрировавших из родной страны в страну, где говорят на другом языке. Таким образом, снижение угрозы возникновения симптомов болезни Альцгеймера у билингв заставляет предположить, что защитой от них является двуязычие как таковое.

Как это может быть? Кратким ответом служит афоризм “Что не используется, то теряется”. Упражнение большинства систем тела улучшает их функционирование, а отсутствие практики заставляет его угасать. В этом кроется причина того, что спортсмены тренируются, а артисты репетируют. По той же причине страдающих болезнью Альцгеймера побуждают играть в бридж, в компьютерные игры или разгадывать судоку. Однако двуязычие и само по себе является настолько интенсивной тренировкой для мозга, какая только возможна. Даже будучи фанатиком бриджа или судоку, заниматься ими можно только часть дня, в то время как билингва тренирует свой мозг каждую секунду. Сознательно или бессознательно, двуязычный мозг должен постоянно принимать решения: “Буду ли я говорить, думать или интерпретировать услышанные звуки в соответствии с правилами языка А или языка B?”

Читатели, возможно, разделят мой личный интерес к тому, каким будет ответ на очевидный следующий вопрос: если один дополнительный язык дает некоторую защиту от развития болезни Альцгеймера, то не большую ли защиту обеспечат два дополнительных языка? А если да, то не возрастает ли надежность защиты пропорционально числу известных человеку языков, возрастает ли эта кривая круто или полого? Например, если один дополнительный язык дает билингве отсрочку от проявления болезни Альцгеймера на четыре года, то какова будет эта отсрочка для новогвинейцев, австралийских аборигенов, индейцев с реки Ваупес или скандинавских продавщиц, говорящих на пяти языках (родном плюс еще четыре) ? Те же четыре года или же 4x4=16 лет? Или — если мы предположим, что постоянное жонглирование четырьмя дополнительными языками увеличивает эффективность мозговой тренировки не в четыре раза, а более, — скажем, на 50 лет? Если вам не повезло, и ваши родители не говорили с вами с колыбели на двух языках, и вы не познакомились со вторым языком до тех пор, пока не начали изучать его в школе, сможете ли вы когда-нибудь сравняться с билингвами в плане приобретенных преимуществ? Эти вопросы представляют теоретический интерес для лингвистов и вполне практический — для родителей, решающих, как лучше воспитывать своих детей. Все это заставляет предположить, что двуязычие и многоязычие могут принести большую практическую пользу — не считая преимуществ, которые дает более культурно богатая жизнь, — независимо от того, является ли разнообразие языков благом или злом для мира в целом.

Семь тысяч языков мира сильно различаются во многих отношениях. Например, однажды, когда я наблюдал за птицами в джунглях рядом с деревней Ротокас в горах тихоокеанского острова Бугенвиль, местный житель, сопровождавший меня и называвший местных птиц на языке ротокас, неожиданно воскликнул: “Копипи!”, показывая на самую прелестную певчую птичку, какую я только слышал. Ее песенка состояла из серебристого свиста и трелей; сочетания медленно повышающихся двух-трех нот все были разными и производили такое же впечатление, как обманчиво простые песни Франца Шуберта. Этот певун оказался длинноногой короткокрылой славкой не описанного до сих пор вида.

Разговаривая с моим проводником, я постепенно осознал, что музыка гор Бугенвиля состоит не только из песенки копили, но и из звуков языка ротокас. Проводник называл мне одну птицу за другой: копипи, курупи, вокупи, копукау, короро, кераво, куруе, викурои... Единственные согласные звуки в этих названиях — это “к”, “п”, “р” и “в”. Позднее я узнал, что в языке ротокас всего шесть согласных — меньше, чем в любом другом известном языке (для сравнения: в английском языке 24 согласные, а в ныне мертвом языке убик их было целых 80). Каким-то образом народ ротокас, живущий в тропическом дождевом лесу в самых высоких горах всей Океании после Новой Гвинеи, сумел создать богатый словарный запас и отчетливое произношение несмотря на то, что пользуется меньшим числом основных звуков, чем любой другой народ в мире.

Однако музыка этого языка все реже слышна в горах Бугенвиля, а значит — и во всем мире. Язык ротокас — всего один из 18 языков, на которых говорит население острова, площадь которого составляет около трех четвертей площади американского штата Коннектикут. Последняя перепись показала, что на нем говорит всего 4320 человек, и это число продолжает сокращаться. Когда язык ротокас исчезнет, закончится длившийся 30,000 лет эксперимент в области человеческого общения и культурного развития. Это исчезновение служит примером приближающейся трагедии потери не только языка ротокас, но и большинства языков в мире. Только теперь лингвисты начинают серьезно оценивать скорость исчезновения языков и решать, что с этим делать. Если существующее сейчас положение сохранится, то к 2100 году большинство существующих языков или сделаются мертвыми, или будут известны только старикам и не будут передаваться от родителей детям.