Император Крисп - Гарри Тертлдав

Он спешился и помог спешиться Оливрии. Конюхи приняли у них поводья.

Взявшись за руки, они тоже поднялись на платформу.

— Да там целое море людей! — воскликнул Фостий, глядя на колышущуюся толпу. Ее шум накатывался и спадал почти ритмичными волнами, как прибой.

Фостий впервые получил возможность увидеть ту часть процессии, которая находилась у него за спиной. Без солдат парад — не парад. Вокруг Криспа, Фостия и Оливрии маршировала сотня халогаев, охраняя и одновременно прибавляя зрелищности. Следом шествовало несколько полков конных и пеших видессиан.

Солдаты вышагивали, не глядя по сторонам, словно городская толпа не стоила их внимания. Они были не только частью спектакля, но и напоминанием о том, что если беспорядки вспыхнут вновь, то войска у Криспа наготове.

Халогаи выстроились перед платформой. Остальные войска, пройдя парадом по площади Паламы, направились в сторону дворца. У некоторых частей там находились казармы; остальные, набранные из крестьян-рекрутов, распустят по домам, когда празднование завершится.

В промежутках между полками брели подавленные пленники-фанасиоты. У некоторых виднелись еще не зажившие раны, все были в лохмотьях и со связанными за спиной руками. Толпа освистывала их и забрасывала яйцами и гнилыми фруктами, среди которых иногда попадался и камень.

— Многие Автократоры завершили бы этот парад массовой казнью, — сказала Оливрия.

— Знаю, — отозвался Фостий. — Но отец видел настоящие бойни — спроси его как-нибудь об Арваше Черном Плаще. Увидев зверя собственными глазами, он не хочет породить его заново.

Пленники вышли с площади тем же путем, что и солдаты. Их судьба тоже во многом окажется сходной: их отправят жить вместе с остальными переселенными фанасиотами. Правда, в отличие от солдат, им не предоставят возможности выбирать место жительства.

На площадь вышел новый отряд халогаев. Шум толпы несколько стих и стал грубее. За шеренгами вооруженных топорами северян ехал Эврип. Судя по реакции толпы, не всем в столице пришлись по душе его методы усмирения бунта.

Эврип ехал с таким видом, словно и не подозревал об этом, и махал людям рукой, как махали перед ним Крисп и Фостий. Окружавшие его телохранители присоединились к своим соотечественникам, а Эврип поднялся наверх и встал рядом с Фостием и Оливрией.

Не поворачивая к Фостию головы, он сказал:

— Они недовольны тем, что я не поцеловал их в щечку и не отправил в постельку с кружкой молока и булочкой в придачу. Но и я тоже не был обрадован тем, как они изо всех сил старались оставить от города одни развалины.

— Я могу это понять, — ответил Фостий, также глядя перед собой. Эврип скривился:

— А ты, братец, вышел из этой передряги всеобщим любимцем. И даже женился на прекрасной девушке, словно герой какого-нибудь романа. Не очень-то честно получается. — Он даже не пытался скрыть горечь.

— В лед все романы, — бросил Фостий, но Эврипу не давало покоя совсем другое, и он это понимал.

На этом их приглушенный спор оборвался, потому что на платформе появилась новая персона: Яковизий, облаченный в роскошные одеяния, уступающие пышностью разве что императорским. Лишенный языка, он, разумеется, не собирался произносить речь, но за время правления Криспа он послужил ему на таком количестве всевозможных постов, что его отсутствие на сегодняшней церемонии показалось бы неестественным.

Он улыбнулся Оливрии — достаточно вежливо, но без реального интереса.

Проходя к Криспу мимо Фостия и Эврипа, он ухитрился похлопать каждого пониже спины. Глаза Оливрии распахнулись. Братья взглянули на Яковизия, переглянулись и дружно рассмеялись.

— Он так поступает с самого нашего рождения, — пояснил Фостий.

— Гораздо дольше, — возразил Эврип. — Отец частенько рассказывал, как Яковизий пытался обольстить его сперва еще мальчиком, затем когда он был конюхом у него на службе и даже когда Крисп обул красные сапоги.

— И он знает, что мы равнодушны к мужчинам, — подхватил Фостий. — Но если бы мы согласились уступить его домоганиям, он умер бы от потрясения. Он давно уже не молод, хотя красит волосы и пудрит морщины на лице, скрывая возраст.

— А по-моему, ты не прав, Фостий, — заметил Эврип. — Если он решит, что кто-то из нас согласился, то задерет этому дураку тунику быстрее, чем тот успеет сказать: «Я пошутил».

— Возможно, ты в чем-то и прав, — решил Фостий, обдумав слова брата. В подобных вопросах он не стеснялся признавать его правоту.

Оливрия изумленно уставилась сперва на братьев, затем на Яковизия.

— Но это же… ужасно! — воскликнула она. — Почему же ваш отец терпит его возле себя?

Оливрия совершила ошибку, позабыв о том, что Яковизий может ее услышать.

Он тут же обернулся к ней, ехидно ухмыляясь. Встревоженный Фостий попытался его отвлечь, но Яковизий открыл блокнот из нескольких вощеных табличек, который всегда носил с собой, что-то быстро написал и показал табличку Фостию. «Она умеет читать?»

— Да, конечно, умеет, — ответил Фостий. Яковизий тут же стал пробираться мимо него к Оливрии, что-то записывая на табличке. Закончив, он протянул ее девушке. Она взяла ее с некоторой робостью и прочитала вслух:

«Его величество терпит меня возле себя, как вы выразились, по двум причинам: во-первых, потому что я хитрее и пронырливее любых трех человек, которых вы назовете, вместе взятых, и включая вашего отца до и после того, как он лишился головы; а во-вторых, потому что он знает, что я никогда не стану пытаться обольстить чью-либо жену из императорской семьи».

Улыбка Яковизия стала шире и оттого более нервирующей. Он взял табличку и повернулся, собираясь уйти.

— Подождите, — резко произнесла Оливрия. Яковизий снова повернулся, наставив на нее стило, словно жало. Фостий уже шагнул вперед, чтобы встать между ними, но тут Оливрия сказала:

— Я хочу извиниться. Я произнесла жестокие слова, не подумав.

Яковизий ненадолго задумался, затем быстро нацарапал несколько слов и с поклоном протянул табличку Оливрии. Фостий заглянул ей через плечо. Яковизий написал: «И я тоже, отозвавшись так о вашем отце. Будем считать, что мы квиты».

— Да будет так, — ответила Оливрия, к облегчению Фостия. Не одно поколение умников пыталось одолеть Яковизия в словесных схватках, которые обычно заканчивались их позорным поражением. Фостий был рад, что Оливрия не решилась на подобную попытку.

Яковизий кивнул и занял свое место рядом с Криспом. Автократор поднял руку, дожидаясь тишины. Она наступила не сразу, но все же довольно скоро толпа стихла. Крисп произнес:

— Да пребудет с нами мир: мир в столице и мир в империи Видесс.

Гражданская война империи не нужна. Владыка благой и премудрый свидетель тому, что мне ее навязали, и лишь когда те, кто называют себя следующими по светлому пути, поднялись на открытый бунт сперва в западных провинциях, а затем и в столице, я выступил против них с оружием.