Цицианов - Владимир Лапин

Условия договора с джарскими лезгинами были нацелены прежде всего на обеспечение безопасности восточных рубежей Грузии — отказ от помощи горцам, готовящим набеги, и прекращение контактов с мятежным царевичем Александром. Кроме того, предполагался обмен пленными (в ходе которого лезгины обязывались выкупить у чеченцев полковника Дельпоццо). Взамен российская сторона освобождала 60—100 пленных джарцев[685]. Всего присягу приняли 27 вольных селений (5330 дымов) и 34 зависимых селения (3000 дымов)[686]. По мнению русского командования, в 1803 году в этих селениях проживало 90 тысяч человек, тогда как сами горцы называли цифру, более чем вдвое меньшую — 40 тысяч. Какой из них верить — сказать невозможно: местные чиновники в большинстве случаев старались данные завысить, чтобы преувеличить значимость территориальных приращений и увеличить подати; туземцы же всеми способами эти данные преуменьшали, дабы эти самые подати уменьшить.

23 мая 1803 года Александр I подписал «благодарственный» рескрипт по поводу присоединения Джарской области, который не мог дойти из Петербурга до Тифлиса ранее середины июня. Однако «замирить» надолго этот район не удалось. Уже в мае 1803 года отряд горцев перебил рабочую бригаду, занимавшуюся расчисткой дороги, и прикрывавший ее взвод. Погоня, как и следовало ожидать, не дала результатов. 12 июня 1803 года возле местечка Кварели горцы перебили роту 9-го егерского полка под командованием капитана Секерина. Эта часть выдвинулась к границе, чтобы пресечь попытку отряда лезгин совершить набег на кахетинские села. Однако сведения о противнике оказались недостоверными. Секерин встретил не мелкую шайку, собиравшуюся грабить соседей, а несколько сотен воинов. Еще не зная об этом, капитан растянул свое малочисленное войско в стрелковую цепь, которая не смогла устоять перед напором превосходящего противника[687]. После того как пули сразили офицеров, нижние чины «смутились» и были порублены противником, многократно превосходившим их по численности. Преследование, организованное генерал-майором Орбелиановым (Орбели), оказалось бесплодным. При расследовании обстоятельств этих событий обнаружилось, что сами джарские лезгины в набеге не участвовали, но пропустили через свои земли отряд из другого района Дагестана, хотя по условиям заключенного с ними договора не должны были этого делать. Эта трагедия стала последней каплей. К тому времени выяснилось: вместо представителей знатных семей в заложники-аманаты были отданы люди без роду и племени, которых горцы не торопились выкупать.

Цицианов был вне себя от гнева, о чем свидетельствует его послание джарцам от 23 июля 1803 года: «Неверный народ! Бесстыдные люди! Долго ли вы будете от меня требовать невозможного? И желаете невыполнением одной из статей постановления, прося и беспокоя меня… Неужто думаете вы затем в подданство Великого нашего Государя Императора приняты, чтоб не держать слова данного? Вы должны выкупать ясырей и до сих пор не выкупаете, всё откладываете и еще смеете просить увольнения от оного! Неужто вы забыли, что вы 80 лет бедную Грузию разоряли и брали то, что хотели, а не по 100 рублей. Короче сказать, вы если через месяц не выкупите, то увидите, что я сделаю и с ясырями, и с вами. Я презираю дагестанских мулл, которые за вас российских подданных ходатайствуют, и оставаться будут без моего ответа, как и сей просивший за вас. Кто силу в руках имеет, тот со слабыми не торгуется, а повелевает им»[688].

То ли это послание не дошло до адресата, то ли горцы не поняли, что князь действительно сердится, — они не только не покаялись, но и совершили новый набег и угнали лошадей казачьего полка. Цицианов понимал, что карательная экспедиция была очень некстати в период подготовки похода на Гянджу, и потому попытался добиться покорности не мечом, а пером. В следующем послании он потребовал от джарцев не только вернуть похищенное и не пропускать впредь через свои земли дагестанцев, но и выплатить дань: «…Еще раз повторяю, чтоб опомнились, доколе я меча не вынул, и тогда говорю, что вы не возвратитесь более в землю, где родились, где предки ваши погребены, где сродники ваши вас воспитывали; не увидите вы домов своих, которые были спокойной вашей жизни убежищем». Ответ носил издевательский характер: ссылаясь на бедность, горцы отказались платить дань натурой (шелком) или деньгами. Тогда князь отправил третье, последнее письмо — своего рода шедевр военно-литературного жанра: «…Вижу, вы не чувствуете моей жалости к пролитию вашей крови реками и к лишению вас домов ваших и имения; ждите время, соберите всех дагестанцев и готовьтесь перемерзнуть в снегу между гор, буде стоять (обороняться. — В.Л.) устрашитесь. Не обманете вы меня другой раз, истреблю вас с лица земли, и не увидите вы своих селений; пойду с пламенем по вашему обычаю, и хотя русские не привыкли жечь, но спалю все то, что не займу войсками, и водворюсь навеки в вашей земле… Знайте, что, писав письмо к вам неблагодарным, кровь моя кипит, как вода в котле, члены все дрожат от ярости. Не генерала я к вам пошлю с войсками, а сам пойду, землю вашей области покрою кровью вашей, и она покраснеет, но вы яко зайцы уйдете в ущелья, и там я вас достану, и буде не от меча, то от стужи поколеете. Дагестанцы же, которых вы составили зимовать, будут свидетелями тому и также помрут; вы хлеб увезли в ущелье, но со смертью своей его есть будете…»[689]

Жители Джаро-Белоканской области даже не думали платить установленную дань и не только не препятствовали отрядам дагестанцев совершать рейды в Кахетию, но и сами с энтузиазмом в этих рейдах участвовали. Когда же в начале зимы 1803/04 года пришло известие, что джарцы приютили у себя большое «скопище» дагестанцев, которое намеревалось грабить Восточную Грузию, не дожидаясь, как обычно, освобождения перевалов от снега, Цицианов приказал генерал-майору Гулякову «наказать» горцев. Экспедиция в составе семи батальонов пехоты, грузинской милиции при десяти орудиях подошла к Алазани и в районе урочища Пейкаро наткнулась на лагерь противника. Сурхай-хан, командовавший горцами, надеялся на прочность своей позиции: с одной стороны лагерь был прикрыт густым лесом, с другой — излучиной реки. Однако артиллерия картечными выстрелами через реку, а пехота штыковыми ударами заставили горцев отступать к реке. Поскольку ближайший брод в районе урочища Урдо был заперт Александровским редутом, горцам пришлось при отступлении переправляться вплавь. После дождей уровень воды поднялся, и многие всадники утонули. Согласно рапорту, урон неприятеля превысил 300 человек, потери русских составили 11 солдат убитыми и ранеными.

В ночь на 10 января 1804 года русские войска перешли Алазань у Александровского редута и двинулись к селу Джары. Лезгины попытались остановить их, но вновь были разбиты. Само село было оставлено жителями. Однако когда русские войска, преследуя отступавших лезгин, вошли в ущелье, произошла «конфузия», которую граф М.С. Воронцов так описал в письме Цицианову от 15 января 1804 года: «Василий Семенович (Гуляков. — В. Л.), водим будучи одной храбростью, пустился со всем отрядом в такое неприступное место, что ежели бы оно было нам и знакомо, никак нельзя было в оное войти. Он по обыкновению своему опередил всех и шел вперед, не открыв места (не проведя разведку. — В.Л.), без фланкеров и без всего. Одни грузины были еще дальше впереди, и это была его главная ошибка, ибо лезгины только что бросились с саблями на грузин, они все побежали назад и кинулись на нас; место не позволяло никак выстроиться, так что и нас сначала было опрокинули. Василия Семеновича убили у первого орудия; я возле него был, и со мною то же бы случилось, ежели бы бежавшая грузинская толпа вместе с неприятелем не столкнула с прекрутого яра, откуда я летел и разбился бы до смерти, ежели б не случилось упасть на других, которые до меня той же толпой были столкнуты. Как можно скорее я влез опять наверх и нашел, что наши опять стали собираться и в скором времени лезгин оттуда сбили. Как князь Дмитрий Захарович (генерал-майор Д.З. Орбелиани. — В. Л.), так и Алексей Алексеевич (полковник А.А. Леонтьев. — В.Л.) всё возможное примером и просьбами делали, чтобы солдаты не унывали. Идти вперед невозможно было, ретироваться назад тоже казалось невозможно, однако же с большим трудом отошли, не оставя ничего позади нас. Урон наш еще не известен, но убитых и раненых есть по крайней мере до 300 и много офицеров. Вчера и третьего дня все отсоветовали Василию Семеновичу туда идти; он сам почти признавал невозможность и говорил, что только хотел открыть место, но как открывать место со всем отрядом, не оставляя никакого резерва на случай несчастья? Бог знает, как мы оттуда вышли, никто из нас не думал пережить этот день. Теперь мы пришли на место лагеря и находимся в совершенной безопасности. Грузины обескуражены, наши жалеют о смерти генерала, но ничего не боятся. Их, говорят, более 7000, но на чистом месте, так как мы стоим, и 200 000 не боимся. P. S. Снарядов, а паче патронов у нас очень мало, провианту не более как на 9 дней; отступать же не хочется, да и стыдно»[690].