Последние из Валуа - Анри де Кок

«Дорогая госпожа,

как вы мне и приказывали, пишу лишь эти слова: он думает о вас.

Но вы не станете, надеюсь, на меня сердиться, если я скажу еще, что воспоминание о вас ни на минуту не покидает его сердце, доказательство чему вы вскоре получите.

«Милейший господин Жером Брион!

Вследствие того, что с вами я могу говорить дольше, нежели с мадемуазель Бланш, с радостью сообщаю, что дела господина Филиппа идут как нельзя лучше, – он уже разобрался (не без моей помощи) с теми двумя мерзавцами, Ла Кошем и Сент-Эгревом, что были с бароном дез Адре при разграблении замка Ла Мюр. Они оба мертвы; расскажу вам позднее, как они сгинули… подробности повергнут вас в трепет; я сам дрожал, глядя на то, как они умирают. Но тем хуже для них, если они страдали; они получили то, чего заслуживали. В данный момент господин Филипп занимается устройством дуэли между двумя сыновьями барона, дуэли, на которой он убьет их обоих; все уже на мази. Господа Рэймон де Бомон и Людовик Ла Фретт – вышеуказанные дворяне, – даже не подозревают, что за блюдо их ждет за ужином, на который они приглашены этим вечером к господину Филиппу и его другу – маркизу Альбрицци.

Что до меня, то вы данную минуту я служу скорее именно маркизу, нежели моему хозяину. Но так приказал хозяин, и я повинуюсь. Я – оруженосец той, которую в Италии зовут Великой Отравительницей, законченной мерзавки, достойной подруги графа Лоренцано, которому она когда-то помогла отравить жену – сестру маркиза Альбрицци, – вследствие чего маркиз и поклялся заставить ее пролить столько слез, сколько есть капель крови в ее венах. Если Тофана – Великая Отравительница – знает свою гнусную профессию, то при маркизе Альбрицци находится один старый ученый, который еще лучше нее разбирается в искусстве отправлять людей ad patres. Лоренцано умрет ровно через месяц, минута в минуту, и ничто его уже не спасет. Только представьте себе его муки! Но он тоже получит лишь то, чего заслуживает, так что не стоит его жалеть.

Короче, судя по тому, что я слышал, все закончится где-то через недельку. И тогда – таково намерение господина Филиппа – мы вернемся в Ла Мюр, заскочив по пути, если получится, в замок Ла Фретт, – приятно ведь не только отомстить, но и сообщить об этом врагу.

Вот тогда-то господин Филипп и будет вознагражден за свои страдания, вновь обретя свою возлюбленную женушку, заключив ее в свои объятия. Какой момент! Как подумаю об этом – слезы на глаза накатываются. Знали бы вы, какого мне труда стоило не сказать уже раз двадцать господину Филиппу все, как есть: что мадемуазель Бланш так же жива, как он или я!

Впрочем, тем большей будет его радость, когда они свидятся! Мадемуазель Бланш прекрасно знала что делала.

В общем, все складывается как нельзя лучше. Закрываю письмо на этой доброй новости, но я не смог бы, однако, его закончить, не сказав тысячи и тысячи приятностей прежде всего вам, дорогой господин Жером, потом госпоже Женевьеве, вашей любезной супруге, потом моему другу малышу Альберу, потом мадемуазель Антуанетте, потом Жану Крепи, костоправу, и его старому другу папаше Фаго… которому все мы стольким обязаны.

Если я придержал воспоминание о мадемуазель Луизон напоследок… так сказать, на закуску… то лишь потому – вы слишком хитры, чтобы об этом не догадываться, господин Жером, – что у меня есть особые на то причины! Причины, которые она сама вам объяснит, если пожелает. Надеюсь, вы на меня не сердитесь, господин Жером, за то, что я люблю мадемуазель Луизон? За то, что желаю когда-нибудь стать ее мужем? Когда все устаканится, когда господин Филипп и мадемуазель Бланш скажут: “Тартаро, дружище, мы тобой довольны!”

Короче, для нее – на один нежнейший поцелуй в щечку больше, чем для ее матушки и сестры. До свидания и до скорого! Желаю вам не хворать.

Ваш друг, в ожидании – с вашего позволения – большего,