Око Судии - Р. Скотт Бэккер

Сома.

Он теперь как ориентир, и все подробности ее нынешнего положения снова обрушиваются на нее. «Акка!» — прохрипела Мимара. Они бегут с лихорадочной поспешностью, жалкая кучка из человек девяти-десяти, может, чуть больше. Сома велит ей схватиться ему за шею, кладет ее подбородком себе на плечо. Порывисто дыша, он рассказал ей, что волшебник жив, но больше они ничего не знают. Между их двумя сердцами она чувствовала Хоры. Он объясняет, как ей повезло остаться в живых, как шранкское копье угодило ей в голову. Начинает перечислять погибших.

Но Мимара больше не слушала. Прядь волос упала у нее со лба, и кровь капала не на глаза, а на щеку и губы. Они бежали вдоль Стены Эмвама, и в свете единственного оставшегося факела она видела оставленные ими позиции, заваленные мертвыми людьми, шранками и мулами. Один из бегущих захромал, замедлил ход, с каждым шагом ступая все неувереннее и неувереннее. Потом покачнулся и опустился на колени. Позади всех в одиночестве бежал лорд Косотер; его силуэт дрожал в свете факела. Мимара увидела, как Капитан поднял меч, чтобы добить отставшего.

А за ним, далеко, как будто глядя в колодец без стен, она видела светящегося Клирика, охваченного колдовским пламенем. Летящие копья, как птицы разбивались о изгибы его охранного заклинания. Перед ним толпились и наседали шранки, которых рвал и рубил его сверкающий и яростный колдовской напев. К нему подобрались три башрага — уродливые твари беспрепятственно пробираются сквозь переплетающиеся геометрические линии света, и у каждого из них — такие же отзвуки пустоты, которая окутывала сейчас ее левую грудь. Нечеловек отскакивает и оказывается вне пределов досягаемости исполинских противников и врезается в гущу шранков. Его меч опускается по пологой дуге. Колдовские лучи повторяют каждый его удар, и там, где они прочерчивают по поверхности, взлетает дым. Кажется, что криком исходит сам воздух. Ослепительный свет протравливает пустоты между колоннами галереи, резные своды, покрытые барельефами стены, высвечивает пол и один коридор за другим, забитые шранками, густо, как поле волнующейся ветром пшеницы…

Клирик, последний наследник Кил-Ауджаса, разражается хохотом и поет заклинания, собирая свою ужасную дань.

Стена Эмвама заканчивается. Сома, вместе с остальными беглецами, поворачивает и бежит в темноту. Безумное побоище скрывает каменная кладка, стирая в сознании мысли об ужасах и доблести, на место которых заступают неотложные сиюминутные заботы о спасении.

«Инкариол», — вспомнила она…

Спасаться бегством.

Сколько раз она слышала и читала эти слова, даже убеждала себя, что испытывала их смысл на себе. Разве не бежала она от своей матери? От внутренних распрей на Андиаминских Высотах?

Нет.

«Спасаться бегством» — это когда ужас терзает тебя миллионами клещей. Спасаться бегством — когда бежишь так, что сам воздух начинает душить. Спасаться бегством — это когда крики твоих преследователей рвут из тебя жилы. Спасаться бегством — слышать, как препираются, кто понесет колдуна, и проходит долгая секунда сомнений, когда задаешь себе вопрос, не остановит ли старик твоих преследователей, если бросить его, как серебряные келлики в толпу нищих.

Бегство — когда все направления в мире сливаются в одно…

Прочь.

Лабиринты глубин Кил-Ауджаса приходили на помощь. Никакие ворота не преграждали им путь. Завалы не преграждали их дорогу смертоносным тупиком. Подобно чуду, каждый черный порог открывался очередным коридором.

Прочь! Прочь!

У них на всех два факела. Один, шипя, быстро гаснет и чернеет. Когда коридоры сужались, невысокая ростом Мимара видела только бешеную скачку света на потолках. Все остальное — отблески и намеки. Перепачканные кровью плечи. Зазубренные лезвия. Пропитанные кровью жгуты. То и дело Мимара выхватывала взглядом то один, то другой профиль: жующий губами Сарл, с какой-то старческой растерянностью в глазах. Ахкеймион безвольно покачивался; на щеке и виске у него запеклась белая соль. Поквас промакивал руками глаза, неотрывно глядя куда-то в сторону…

Только лорд Косотер вынес свою невозмутимость невредимой. Он и Сома, который не выпускал руки Мимары с того момента, как она побежала сама. Она то и дело искала его взглядом: раньше ей и в голову бы не пришло, что ему по силам противостоять таким испытаниям. Его облик дышал гневом, суровым и несокрушимым. Глаза его горели маяками благородства его касты.

Бежали так быстро и света было так мало, что видели только взбиваемую ногами пыль, но не успевали увидеть, как она дымкой повисает в воздухе. Но все понимали, что отчетливый след, который они оставляют, — это смертельная опасность. Преследователей было не видать — трудно разглядеть даже самих себя, — но по пещерам разносилось завывание: адская какофония криков и пронзительного лая пеной вскипала позади, обгоняла их лихорадочные шаги, наполняла темные залы по сторонам и впереди, так что эхо то и дело обманывало беглецов, заставляя сворачивать или спускаться по разваливающимся винтовым лестницам.

Пещеры вновь наполнились зловещими беспорядочными звуками горнов. Их гудение наполняло душу, истончало ее ужасом, так что она становилась как лохмотья, трепещущие на свирепом ветру. Залы и своды, резные стены проносились мимо и исчезали в небытие. Люди стонали и плакали.

Сейчас уже «нытиками» были все. Предчувствие гибели медленно наполняло свинцом руки и ноги, так что хотелось скорчиться под собственной тяжестью. Предчувствие гибели раскаляло воздух, от которого горячие легкие заходились кашлем. Предчувствие гибели рвало мысли в клочки, и они витали в воздухе осколками, сущностями, которые разбивались и дробились от каждого толчка и поворота.

Когда в свете факелов неожиданно возникла бронзовая дверь, беглецы, не задумываясь, бросились на нее с воем и проклятиями. Она отбросила их назад. Поквас воткнул в щель копье и надавил как рычагом. Мимара, переводя дух, рассеянно разглядывала выбитые на двери изображения закованных в цепи обнаженных людей — тоже рабов-эмвама. Галиан, Ксонгис и остальные повернулись к пологу темноты, оставшейся сзади, к нарастающему шуму. Лорд Косотер схватил ее за шиворот, швырнул к лежащему без чувств колдуну. Объяснений не потребовалось. Мимара сжала его щеки в ладонях и зарыдала, почувствовав под правой рукой колючую соль.

— Акка! — крикнула она. — Акка! Акка! Ты нам нужен!

Веки у него дрогнули.

Рукоять копья треснула. Поквас что-то выкрикнул на родном языке и стал растирать руки. Взбитая ими пыль туманила свет факелов, мелом очерчивала рты.

— Акка! Акка, я умоляю тебя!

Рев был осязаем, как боль, дрожью идущая от резных стен. Хора саднила сердце.

— Они идут! — вскричал Галиан.

— Акка! Акка! Просыпайся! Чтоб тебя Сейу побрал! Проснись!

Из темноты, как призрак, медленно вышла фигура.

Клирик.

Охотники отшатнулись в растерянности и испуге. Залитые шранкской кровью, его кожа и доспехи были припорошены тонким слоем намокшей пыли. Темный, как базальт, он был похож на привидение. Оживший Кил-Ауджас.