Маски Черного Арлекина - Владимир Торин

Вся твоя жизнь из опасностей-красок.

Подставишь, предашь, оклевещешь, солжешь,

Убьешь, если надо, вонзишь в спину нож.

Повсюду враги: и свои, и чужие,

Ты больше, чем жизнь, любишь игры такие...

Мягкие подушки в его жизни являлись непривычной роскошью, хотя по своему положению он просто обязан был все свободное время возлежать на перинах. Вместо этого он бродил по дворцу как тень и всем, кому только мог, старался испортить настроение, сделать какую-нибудь гадость. Один раз даже поджег лучиной знаменитое алое перо на шляпе его сиятельства сеньора Прево. Оттого и личная неприязнь Бриара к его персоне, которая аукнулась ему много лет спустя.

Вскоре он стал замечать, что его сторонятся, его избегают. Бывшие навязанные «подружки» все куда-то поисчезали, он остался в полном одиночестве. Даже старый маг находил всякий раз какой-нибудь предлог, чтобы улизнуть от этого вредного, назойливого ребенка – еще бы, он же вечно был так занят! Боролся со страшными и безжалостными темными магами. Темные маги... они всегда привлекали его, озлобленного на весь мир мальчишку, в их образе он мог разглядеть некую романтическую таинственность, их сила, независимость, возможности всегда его восхищали. Ему были не по душе слезливые рассказы о светлых рыцарях и прекрасных дамах – он любил истории о страшных некромантах и их зловещем колдовстве. Он решил, что однажды сам станет темным магом и непременно всем отомстит.

Его любимым персонажем сказок всегда был Черный Лорд Деккер, великий и могучий повелитель некромантов мрачного Умбрельштада, хотя первое место для мальчишки он делил с другим колдуном – печально известным убийцей Коррином Уитмором, которого все знали под прозвищем «Белая Смерть». И если хладнокровный и величественный Черный Лорд символизировал для него, ребенка, благородство и силу, то Коррин Уитмор – гнев и страсть. Страшные сказки о темных магах... Они очень повлияли на его еще не окрепшее сознание и мировосприятие. Он частенько бродил по дворцу в тянущейся за ним едва ли не на пять футов по полу черной мантии, набросив глубокий капюшон на голову. Истинный призрак в истинно кровавом поместье.

Даже лорд Уильям, который всегда поддерживал вечно обиженного мальчугана и был тому самым близким человеком – поскольку его родители умерли, когда он был совсем мал, – больше не выказывал ему отеческих чувств, ссылаясь на загруженность делами королевства. Славный Лорд-Протектор был действительно настолько занят, что не мог выделить даже пяти минут на ребенка – сирота его прекрасно понимал, – чужого ребенка.

Мать умерла при родах, отец прожил еще полгода. Потом случилось то, что сделало ничего не осознающего младенца кровным должником. В бою с орками отца, тяжелораненого, из боя вытащил сотник королевских войск Граймл, продлив тому жизнь на полторы седмицы мук и горячки. Он все равно умер от ран, оставив сына. Сына, который спустя много лет все же отплатил свой долг – должно быть, чересчур дотошно, – он вытащил Граймла из боя, но тот так же скончался от полученных ран. Долг был выплачен до последнего тенрия и до последнего мучительного вздоха, до последней капли кровавого пота и последнего слова предсмертного бреда.

Но это было гораздо позже. Как говорилось, сирота, истово увлекавшийся темными магами и их зловещими деяниями, рос во дворце в полном одиночестве, пока однажды, когда ему было восемь лет, он не решил проследить за Ди и Тели, которые в очередной раз оставили в дураках своих охранников и сбежали из дворца и города.

Далеко он за кузеном и его лучшим другом не прошел. Спрятавшись вместе с ними в телеге с сеном, что направлялась из столицы в деревню, он проехал всего лишь несколько миль по тракту, пока они его не заметили. Надавав незадачливому шпиону подзатыльников и немного вываляв в пыли, они ссадили его прямо в лесу.

Обиженный ребенок пошел в чащу и шел так несколько часов, пока не выбрел к небольшому озеру. Там он и сел отдохнуть. И там он встретил ее...

Раненый все бормотал себе под нос свою песню:

Шпионом родился, не лги, что им стал,

Ведь в сердце твоем только ложь и металл,

Кинжал, склянка яда, поддельные письма.

Всегда одиночка, везде независим.

И дома ты не был, казалось, сто лет,

Но поздно обратно, для всех – тебя нет.

Твой дом не сожжен, но семья как чужая.

«Зачем их оставил?» – себя проклинаешь.

За что ты боролся, ответь наконец?!

Глупец ты, бродяга и снова глупец!

Уходишь все дальше; не жди, что вот-вот

Окликнут тебя или взгляд позовет.

Придет новый день, и ты в путь соберешься,

На голос любимой не обернешься.

Хохочет опасность, и ждешь, чтоб убили...

Ты больше, чем жизнь, любишь игры такие...

Она тоже вышла из леса. Красивая, богато одетая, как Изольда или Леоннея, но что-то в ней было другое. Теперь, спустя много лет, он четко осознавал, что именно – тогда она просто не знала, кто он такой. Она подошла и села рядом, что-то говорила ему, но он не слушал, он думал, как бы оскорбить ее побольнее – такая черствая была у него душа.

Тонкие черты, глубокие, словно это самое озеро, карие глаза, открытое приветливое лицо. И улыбающееся ему... улыбающееся. Ему уже давно никто не улыбался. Извечные вымученные оскалы и натянутые, как струны на арфах, усмешки придворных не в счет. Давно прошли те времена, когда он мог зайти в кабинет к лорду Уильяму и тот, увидев его, радовался, откладывая в сторону перо, свиток с очередным указом, и рассказывал ему какую-нибудь занимательную старинную историю. Теперь все на него смотрели с плохо скрываемым отвращением и презрением.

«Меня зовут Агрейна», – сказала она.

И имя у нее красивое. Может, столкнуть ее в озеро? Посмотреть, как она будет плакать, вся мокрая и грязная... или вообще утонет. Слезы потекут у нее по щекам, смешиваясь с озерной водой. Кувшинка застрянет у нее в волосах... Она очень красиво смотрелась бы с кувшинкой... Стоп. Что за глупые мысли!

Он думал, как бы ее обидеть, чтобы было побольнее, – совсем незнакомая девчонка не сможет на него наябедничать...

Он смотрел на ее отражение в глади озера. Очень красивая и, было видно, добрая, не то что эти... подлизы и злюки, дочери глупых придворных, которые только и пытались заманить его, обречь на дружбу с собой, а затем, в будущем, он это уже тогда понимал, и на выгодную женитьбу. Их мамочки и папочки заставляли их делать это. Как же они противились, не хотели, эти разукрашенные всякими бантиками и рюшечками куклы! Они плакали, они топали ножками, но все равно шли «дружить» с капризным мальчишкой из королевской семьи, со злым принцем Кларенсом, что таскал их за косы и швырял в них грязью. Который обзывал их и угрожал заколдовать – даром, что в те времена ему это было сделать не легче, нежели взлететь.

Она, эта незнакомая красавица Агрейна, все время спрашивала, как его зовут, но он упорно молчал. Спустя тридцать лет он, конечно, понимал, что его показная гордость и отчужденность выглядели тогда до боли глупо, но сейчас уже было поздно что-либо менять.