Дом у последнего фонаря - Анна Малышева

— Непременно. Этот тип знал, ЧТО покупает, я все ему рассказал… И все же он поднял нож на эту книгу! После этого он не антиквар. Он после этого для меня вообще никто.

— Я, к стыду своему, так и не поняла, чем примечателен этот молитвенник, — виновато произнесла Александра. — Это не моя специализация. Я нечасто имею дело с книгами. Да и читаю все больше по необходимости, листаю альбомы, справочники… Другое дело — ты! Я всегда считала вас, искусствоведов, какой-то невероятно просвещенной публикой… О чем говорить, если среди моих сокурсников встречались экземпляры, которые даже к выпускным экзаменам так и не узнали, кто такой, например, Домье… Сами все гении…

Казалось, Олег пропустил мимо ушей ее неприкрыто лестную сентенцию, продиктованную как любопытством, так и желанием разрядить ситуацию. Он перелистывал молитвенник, то и дело поднося его к свету бра, горящего над диваном. Лицо Олега хранило отсутствующее и страдальческое выражение, словно он вел с кем-то неслышный разговор на болезненную тему. Александра уже изобретала предлог, чтобы попрощаться и уйти, когда Буханков вдруг заговорил.

— Случалось тебе когда-нибудь делать находку всей своей жизни? — спросил мужчина, по-прежнему обращаясь к раскрытому молитвеннику. — Бывало у тебя такое?

— Да, и совсем недавно, в этом году… — начала художница, но осеклась, поняв, что ее ответ собеседнику неинтересен. Да и сама Александра предпочитала сейчас не говорить, а слушать.

— Лучшие находки делаются случайно, — продолжал Олег, не отрывая взгляда от пергаментной страницы, на которой красовалась заключенная в рамку-медальон иллюстрация, необычайно тонко написанная и раскрашенная с наивной яркостью.

Александра и сама не раз любовалась этой картинкой. Это была сцена поклонения волхвов. Монастырский живописец изобразил святое семейство и трех магов в современных ему европейских одеждах, нимало не заботясь о правдоподобии. Их лица также не имели ничего общего с восточными прообразами. Дева Мария, белокурая дама с узким анемичным лицом и пронзительно голубыми глазами, вообще казалась Александре портретом заказчицы этого роскошного молитвенника, который мог стоить целое состояние.

— Вот так же случайно я взял в руки этот молитвенник, когда приехал в Берлин к одному своему приятелю, собирателю не по призванию, а от избытка денег. Он только что получил значительное наследство, и ему взбрело в голову, видишь ли, что в нестабильные сегодняшние времена нет ничего стабильнее прошлого. Он и начал скупать вещи, не очень-то вникая в то, что приобретает. Разумеется, у него сразу появилась целая свита советчиков и посредников, этих вшей, питающихся чужой плотью и кровью. Они жирели и процветали, а мой приятель набивал три комнаты своей квартиры несусветным хламом, который почитал бог весть за какие сокровища!

Олег отрывисто рассмеялся, положил наконец молитвенник на столик и снова наполнил бокалы коньяком.

— У меня где-то тут была плитка шоколада, — встрепенулся он, увидев, что Александра даже не поднесла бокала к губам. — Сейчас найду… Больше ничего, увы…

— Не хлопочи, я все равно больше пить не буду, — остановила его женщина.

— Ну а я выпью. До чего расстроил этот старый бес!

Из дальнейшего рассказа Александра узнала, как берлинский приятель Буханкова принялся хвастаться перед Олегом коллекциями, от одного беглого взгляда на которые у того потемнело в глазах.

— Это была несусветная ерунда. Большей частью подделки или вещи куда менее ценные и старинные, чем думал этот горе-коллекционер. Бедняга Клаус считал себя обладателем эскизов Кранаха, вышивок эпохи Карла IV, частей коронационных доспехов императора Максимилиана II… Надо признаться, подделки могли ввести в заблуждение любого дилетанта, а на другое звание Клаус никогда и не претендовал. Он сиял от счастья, когда я осматривал эти «сокровища», требовал угадать, сколько он за них заплатил, просил оценить коллекцию — по самым скромным меркам… Словом, я оказался в глупейшей ситуации.

Олег признался, что боролся с желанием выложить приятелю всю жестокую правду, поведав ему, как «удачно» тот вложил немалые деньги, внезапно полученные в качестве наследства. И в то же время ему не хотелось становиться «черным вестником».

— В моей жизни уже случалось такое. Хорошая знакомая была фанаткой одного британского актера, человека очень пожилого. И вот я из иностранной газеты узнал, что он умер. В русской прессе нигде об этом не говорилось, у нас он почти неизвестен. Я привез ей эту газету… И больше она никогда мне не звонила и на мои звонки не отвечала. А ведь мне показалось тогда, что она даже не особо огорчилась, увидев некролог! Вы, женщины, вообще загадочные существа!

— Какая глубокая мысль! — усмехнулась Александра. — Главное, свежая!

— Но верная! — парировал Олег. — Значит, стоял я среди этого мусорного развала и думал, как бы исхитриться — не рубить сплеча, не доводить друга до сердечного приступа и одновременно убедить его бросить затею разбогатеть на антиквариате. Сперва чесался язык открыть ему глаза… А потом я подумал — что толку? Деньги он уже все равно истратил, прихлебатели разом отстали, как только банковский счет опустел. Пусть живет среди «сокровищ» и радуется им потихоньку.

Олег милосердно утаил истину и выразил сдержанное одобрение всем сделанным покупкам. Клаус был немного обижен суховатой похвалой, но наверняка решил, что русский друг ему просто позавидовал. А Олег тем временем рассматривал альбомы с гравюрами — роскошно переплетенные в кожу и бархат образцы салонного декора конца девятнадцатого столетия. Такие альбомы некогда лежали во всех гостиных, служа развлечением для гостей, не знавших, как убить скучный вечер, и подтверждая высокий социальный статус хозяев дома. Новый владелец искренне считал их раритетом.

— Если бы этот бедный осел дал себе труд зайти в любой букинистический магазин, каких в его районе десятки, он бы купил такой альбом за восемьдесят евро штука, и ему были бы еще благодарны, потому что качество гравюр в изданиях такого рода невысокое. Рыночный товар. И вот я листал проклятые альбомы, раздумывая о тщете всего земного, и вдруг обнаружил среди макулатурных завалов книжицу карманного формата — вот эту самую, сударыня! — И Олег любовно взглянул на молитвенник. — Я взял томик, начал его осматривать… Это было как глоток свежей воды, после того как поневоле напьешься из грязной лужи. Я сразу увидел, что передо мной подлинник. Не просто молитвенник середины шестнадцатого века, а книга говорящая, знаковая. Сам год его появления на свет чего стоит! Саша, разве тебе он ничего не говорит?

— Тысяча пятьсот пятьдесят третий? — Александра с неуверенной улыбкой качнула головой. — Но… разве тут есть некое особое значение?

— Католический молитвенник, переписанный для некоей знатной английской дамы в самый разгар Реформации… — внушительным тоном пояснял Олег. — В год, когда скончался Эдуард VI и на трон попыталась воссесть леди Джейн Грей, правившая Англией всего несколько дней… Год, когда воцарилась законная наследница престола, дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской Мария Тюдор. Англия, вышедшая было из-под власти папы, при ней вновь становится католической. В самом мрачном и кровавом испанском стиле. Вновь открываются закрытые Генрихом монастыри. В монастырских библиотеках усаживаются за работу переписчики священных книг и молитвенников. Рядом с ними сидят иллюстраторы — безвестные, кропотливые труженики, зачастую большие художники.