Дом у последнего фонаря - Анна Малышева

— Я звонила двум коллекционерам, и те сперва очень заинтересовались. Но я была вынуждена сказать, что в молитвеннике вырезана вся заупокойная служба, понимаете? — жаловалась Александра Лыгину по телефону. — Они пошли на попятный. Даже взглянуть не захотели. Что делать?

— Предлагайте еще кому-нибудь, — равнодушно отвечал Лыгин.

— Если бы молитвенник не был испорчен, я бы продала его за очень большие деньги… — осторожно продолжала художница.

— Но он испорчен, — так же невозмутимо сказал собеседник. — Что тут обсуждать? Ищите покупателя на то, что имеете.

— Вы не знаете, чьих это рук дело? Просто варварство, изрезать раритет 1553 года!

— Книга попала ко мне уже в таком виде. Я даже ничего не подозревал, пока вы не сказали.

— Боюсь, ее не удастся продать, — сокрушенно вздохнула женщина.

— Пусть полежит у вас. Может, подвернется покупатель. Мне она больше не нужна.

Молитвенник не нашел нового владельца по сей день.

Александра даже не предлагала его никому, твердо решив вернуть Лыгину при первом удобном случае. Но вчера она собиралась в такой спешке, что забыла захватить книгу.

Также среди вещей, отданных ей прошлым летом на реализацию, были позеленевшие медные серьги и нагрудные украшения из какого-то кургана, горсть мелких монет Римской империи, несколько малоценных гемм, печаток и медальонов. Все, по мнению Александры, с нелегальных, «черных» раскопок. Ничем подобным Лыгин прежде не интересовался, его старые коллекции отличались избирательностью, даже рафинированностью. Он и сам признал, что эти последние, случайные приобретения были сделаны без цели и смысла.

— Я давно уже перестал заниматься антиквариатом прицельно, только набегами. Собирать хлам — скверная привычка. Но в последние годы я посвятил себя только одной теме. Это очень дорого, постоянно нужны деньги. Так что продавайте барахло, за сколько получится.

— А чем именно вы занимаетесь? — поинтересовалась Александра и нарвалась на грубый ответ:

— Вам это не по зубам. Впрочем, — прибавил Лыгин, будто раскаиваясь в своей резкости, — когда-нибудь я вас посвящу в некоторые детали. Уверен, ни с чем подобным вы еще не сталкивались!

…Лампочка, вдруг замигав, разгорелась ярче.

Александра вздрогнула, будто проснувшись. Кошка, давно уже тершаяся рядом, мягко боднула ее лбом в колено. Женщина взяла зверька на руки.

«Он даже не намекнул ни разу, чему отдает все силы и куда тратит деньги вот уже семь лет. Хотя семь лет — это лишь столько, сколько мы знакомы. Увлечение Лыгина явно родилось еще раньше. Сперва оно пожрало все его накопления, потом — великолепные коллекции. Его поглотило нечто иное, всесильное, чему он тайно служил. И вот вчера Лыгин решился посвятить меня в тайну… Передумал или струсил? Некоторые коллекционеры ревнивы, как влюбленные старики. Дрожат над своими сокровищами, боясь показать их кому-то… И хорошо, если сокровища того стоят!»

Прижимая к груди кошку, Александра свободной рукой взяла с полки злополучный молитвенник. Почти не осыпавшийся красный бархат, пожелтевшие пергаментные страницы, рукописный латинский текст, иллюстрированные в цвете заглавные буквы в начале каждого раздела. Вышивка жемчугом и золотом придавала переплету парадный, помпезный вид. Несколько веков назад его сжимала белая холеная ручка знатной дамы. На титульном листе значился год, когда молитвенник был переписан, — 1553 от Рождества Христова. Имя заказчицы, однако, отсутствовало.

«Если бы не эта заупокойная месса! Но даже и в таком виде молитвенник должны были оторвать у меня с руками. Тем более Лыгин никогда не настаивал на высоких ценах. В чем же дело? Подряд двое коллекционеров, некогда купивших у Альбины немало подобных книг, оборвали меня, едва выслушав предложение по телефону. Оба, не сговариваясь, заявили, что им это не интересно ни по какой цене. Может, стоило настоять на встрече и показать молитвенник? Решать такие вопросы по телефону неэффективно. Но они не хотели встречаться. Спрашивали год издания, интересовались, как выглядит переплет, но как только слышали про заупокойную мессу, сразу отказывались».

Женщина положила молитвенник обратно на полку, спустила на пол кошку и принялась перелистывать красные тетради, одну за другой. Быть может, найдется еще какой-нибудь любитель подобных вещей? До сих пор Александра осваивала блокноты. К красным тетрадям она обращалась редко. В серые вообще никогда не заглядывала, полагая, что не стоит тратить силы и время на случайных клиентов.

Одна фамилия, замелькавшая на страницах очередной красной тетради, пробудила у нее смутные ассоциации. Буханков. Олег Буханков. У Альбины он приобретал антикварную мебель. Александра никогда с ним не контактировала. И все же имя было ей знакомо.

— Олег Буханков, ну конечно! — Женщина поднесла тетрадь ближе к свету, убеждаясь, что прочитала имя правильно. — Почему я сразу не вспомнила?!

Кошка протяжно, вопросительно мяукнула. Она так и не привыкла к тому, что хозяйка зачастую говорит и даже спорит сама с собой, как многие одинокие люди. Животное настораживалось всякий раз, когда Александра подавала голос, обращаясь не к ней.

— Понимаешь, Цици, — так художница сокращала звучное имя Цирцея, — это мой сокурсник, вместе учились в Питере, в Репинке. А у меня из головы вон! Он ведь был не москвич, а местный, я и не думала, что Буханков вдруг окажется здесь!

Она отлично помнила Олега, одного из трех парней, учившихся на искусствоведческом отделении, традиционно «девичьем». Тихий, бледный, невероятно худой, с длинными каштановыми волосами, собранными над шеей кожаным шнурком, с всегда опущенным взглядом. Он казался Александре слегка помешанным из-за странной манеры общения. Стоило с ним заговорить, по самому ничтожному поводу, как он мучительно напрягался и по его бескровным губам начинала расползаться виноватая улыбка. Смотрел он куда угодно, но не в лицо собеседнику. Однажды Александра, в ту пору куда более резкая и прямолинейная, чем нынче, спросила его:

— Почему у тебя всегда такой вид, будто ты что-то украл?

Олег онемел и, перестав улыбаться, уставился куда-то в угол.

Больше они не общались. Александра и прежде-то едва обращала внимание на парня. А тут у нее случился роман с молодым скульптором, который вскоре стал ее первым мужем, и она вовсе забыла обо всем на свете.

И вот знакомые имя и фамилия черным по белому значились в красной тетради, ими была испещрена чуть ли не треть страниц. Женщина нашла номер мобильного телефона. Адреса не было, особых пометок рядом с именем не имелось.

Она сама не знала, почему решила позвонить. Говорить им было не о чем, и Александра не принадлежала к числу людей, отыскивающих бывших сокурсников и одноклассников в различных социальных сетях, чтобы похвастаться достижениями и вспомнить былое. Но она слишком остро ощущала свое одиночество этим вечером. Хотелось услышать чей-то голос, пусть ненужный сердцу, давно забытый. И Александра набрала номер.