Правда и другая ложь - Саша Аранго

Теперь Фаш снова работал преподавателем языка для иностранцев, по большей части африканцев. Он помогал им обустроиться на новом месте. Люди пересекали океаны на весельных шлюпках, чтобы убежать от засух, войн и бедности, но в сказочной стране с молочными реками в кисельных берегах они не могли остаться без диплома о знании языка. Работа Гисберта была важна и нужна, и он выполнял ее охотно и добросовестно. Это была действительно хорошая работа. Отдавая дань прежнему увлечению, он писал критические статьи на Амазоне. Они всегда были положительными, он не терпел отрицательные отзывы, считая их такими же неприличными, как чернота под ногтями. Критические статьи он писал под старым псевдонимом Трейвиса Форстера. Да, он скучал по прежним временам. Но все же, все же Фаш был недоволен собой.

Фаш ездил за Генри по всем европейским столицам, слушал его выступления на разнообразных симпозиумах, изучал немногочисленные интервью и анализировал все его цитаты. Много раз они стояли лицом к лицу друг к другу, но Генри его не узнавал. Удивительно, что у такого знатока человеческой природы была столь плохая память на лица.

Генри мог бы заполнять публикой огромные залы, но предпочитал встречаться с читателями в книжных магазинах. Фаш присутствовал на всех его выступлениях. В первых рядах сидели почти одни женщины. В большинстве своем это были дамы бальзаковского возраста – от тридцати до пятидесяти. Фаш видел, как они буквально приникали к губам Генри, ощущая щекочущую влагу между ног, позволяя словам великого писателя проникать в себя и делая вид, что пришли сюда из чисто культурных побуждений. Эти чтения были по сути большими оргиастическими празднествами, апофеозом интимной смазки.

Надо признать, это было сильнодействующее средство. Можно очень скупо и точно описать то, в чем Генри был силен. Когда он, в поношенных туфлях и твидовом пиджаке, читал отрывки из своих произведений, в его тоне сквозила усталость и безразличие, как у римского императора, равнодушно надевающего лавровый венок. Он читал без выражения, сухо, словно из излишней скромности, комкал фразу, будто боялся пропустить поезд, на котором сможет наконец уехать в свое писательское уединение. Бедный старый Генри, думалось в такие моменты Фашу, ты даже не выучился как следует читать.

Генри много времени уделял автографам на книгах. Он мило болтал с исходящими половой истомой читательницами и охотно с ними фотографировался. Он мог околдовать и очаровать их всех, однако ни одну из них ни разу не увез домой. Однажды Фаш решил испытать судьбу и, отстояв очередь, протянул Генри экземпляр книги «Особо тяжкая вина».

– Подпишите для Гисберта Фаша, пожалуйста.

Генри поднял голову, посмотрел Гисберту в глаза. Это был взгляд пресытившегося льва, мимо которого проходят покорные газели. Генри дружелюбно кивнул и написал: «Гисберту Фашу от Генри Хайдена». И все. У Генри не дрогнула ни одна ресница. Он действительно забыл Фаша, забыл о выбитых зубах и списанных у него домашних заданиях. Ну что ж, это даже к лучшему.

В дальнейшем Фаш стал избегать личных встреч, чтобы не насторожить врага. Вместо этого он начал старательно склеивать разрозненные фрагменты скрытой биографии Генри. Фаш нашел для себя всепоглощающую цель, задачу, придавшую смысл его жизни. Гисберт легко бросил курить, снова стал отлично спать по ночам и перестал принимать антидепрессанты, из-за которых едва не распух, как бочка. У него перестали выпадать волосы. Поистине тому, кто находит себе заклятого врага, не нужен врач.

* * *

К обеду Генри поехал в город, поставил машину на подземную стоянку у вокзала и выбросил красный телефон в мусорную урну рядом с парковочным терминалом. Поднимаясь на лифте со стоянки, Генри думал, не подарить ли Бетти на прощание квартиру, но потом отбросил эту мысль и зашел в привокзальную закусочную съесть на обед котлету. В этой уютной закусочной зимой спасались от холода местные бродяги. Генри нравились привокзальные площади, любил он и котлеты с острой горчицей. Здесь никто его не узнавал, тут царила легкая безнадежность. Что здесь падало, оставалось лежать надолго.

То, что он предложит Бетти сделать аборт, не подлежит никакому сомнению. Возможно, она уже и сама пришла к этому решению, и в этом случае он, естественно, возьмет на себя все расходы. Формула расставания «останемся друзьями» в данном случае не годилась, ибо друзьями они никогда не были. Напротив, Генри всегда ее хотел, но сама она никогда ему не нравилась. Наверное, Бетти это чувствовала, потому что всякий раз при сближении сопротивлялась его домогательствам. Это еще больше его возбуждало, и каждая их близость больше походила на изнасилование, чем на проявление любви. Откуда в такой ситуации мог взяться ребенок, оставалось для Генри загадкой. Их сексуальная связь была для Бетти чем-то случайным. «Если мы не можем слиться, Генри, то давай, по крайней мере, сохраним голову».

Но теперь всему этому должен прийти конец. Расставание станет быстрым и окончательным, не стоит возбуждать и лелеять несбыточные надежды. Надо наконец успокоить совесть и открыть простор для чего-то нового. Да, он будет по ней скучать. Даже очень сильно скучать. Но только в первое время после разрыва.

Напротив закусочной располагался пункт выдачи ссуд под залог. «Выдача наличными на месте» – было выгравировано на пуленепробиваемом стекле. Генри доел котлету, облизал пальцы и пружинисто перешел на противоположную сторону улицы.

Зажужжав, дверь открылась, и Генри вошел внутрь. За бронированными стеклами у прилавка сидели двое мужчин в очках и перебирали драгоценности. Они сразу почуяли, что у этого посетителя есть деньги. Генри попросил показать бриллиантовое колье, но оно показалось ему слишком помпезным. Такие вещи не стоит дарить на прощание; в конце концов расставание – это не праздник. Брошь он нашел старомодной, а как насчет серег? Нет, серьги тоже не годятся! Он уже хотел уйти, когда взгляд его упал на часы «Патек-Филипп». Часы были красивы, приличны и практичны, а Бетти любила практичные вещи. К тому же эти часы, как и все вещи здесь, были так или иначе связаны с какой-то человеческой трагедией. Кто по доброй воле продаст такие часы? Мотивом могло быть что угодно: нужда, ненависть или темная тайна. Какая бы причина ни привела сюда эти часы, она оставила на них незримый отпечаток. Генри купил их. Если Бетти швырнет часы ему в лицо, то он подарит их Марте на годовщину свадьбы.

Четыре часа дня. Лучшее время суток, когда уже поздно исправлять утренние упущения, когда свет становится мягче, а кубики льда в стакане начинают таинственно мерцать. Можно посидеть за выпивкой вместо дневного сна, простить себе все пороки, писать воображаемые письма и доживать этот очередной бессмысленно прошедший день.

Генри решил пройтись по пешеходной зоне, где каждый дом манил к себе магазином или кафе. Он надвинул на лоб бейсболку и надел темные очки, чтобы выглядеть знаменитостью, которая не желает быть узнанной. Но его никто не узнавал. Как и во все прочие дни, Генри почувствовал бесцельность своего существования и подумал, не вознаградить ли себя посещением книжного магазина. Из близлежащих зданий вытекали потоки людей; в большинстве своем это были трудяги, закончившие свой восьмичасовой рабочий день. Все они надрывались за смехотворно низкую зарплату, были обложены самыми разнообразными долгами и вносили основной вклад в жизнь своих семей, народа, да еще и делали взносы на будущую пенсию. Иногда Генри страстно хотелось стать одним из них, начать вести нормальную жизнь, почувствовать наконец, что значит закончить работу и жить в ладу с собой.