Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский - Юлия Андреева

На прошлой неделе на приеме у канцлера видел его, стоит на самой верхней ступеньке мраморной лестницы колосс Родосский, ноги – две колонны, головой потолок подпирает, сам поперек себя шире, красуется, вишь ты. Так туда, почитай, одновременно с нами знакомцы какие-то канцлера приехали, не помню уж, кто, с юной дочкой. Девица, как чудо сие узрела, тотчас в обморок и рухнула. Видать, от роду такого экземпляра не видывала и о том, что проживает эдакое чудо на божьем свете, а не стоит где-нибудь в кунсткамере, представления не имела. Хорошо хоть жена[35] ему – Степану то есть – досталась под стать, не то точно поломал бы, окаянный, потому как силища… в батю пошел.

Ну ладно, посмеялись и будет, я Степана к себе письмом вызвал, Елена Леонтьевна очень уж желают сыночка ненаглядного видеть. Но прежде чем к делу пристроить, как водится, с вами хочу все обговорить. Потому как дел у Тайной канцелярии нынче слишком уж много, не до всего руки доходят, а тут первостатейной важности, так что я вот думаю: возьмемся со Степой вместе по-тихому, по-родственному. Мужик ведь как говорит, сор из избы. А мы со Степаном Федоровичем, почитай, одна изба и есть. Степка ведь мне заместо сына. Нам с Еленой Леонтьевной Господь одну только дочку подарил, Катеньку[36]. Была бы здесь, я бы и ее к делу приладил. Да только не достать ноне, по заграницам вместе с мужем и детками летает. Петр Григорьевич[37] – зять мой разлюбезный – нынче посланником в Германии, а до этого в Дании переговоры переговаривал. Впрочем, если со Степаном не выйдет, назначим кого посообразительнее. Тут ведь, как я понял, главное, чтобы ставленник наш не столовался на счет Шувалова… – Андрей Иванович метнул в Разумовского быстрый взгляд и тут же улыбнулся. На этот раз снаряд достиг цели. Алексей Григорьевич не успел сделать каменное лицо и прокололся.

– Вы правы, – развел руками Разумовский. – И супротив вашего пасынка я, как вы понимаете, ничего не имею. Собственно, мы с ним мало знакомы. Я только одного побаиваюсь, уж больно Степан Федорович заметная ныне фигура. С одной стороны, оно, конечно, и неплохо, будет допрос вести, вряд ли кто, зная заслуги его перед отечеством, лгать посмеет. А с другой… и потом, одно дело придворных стращать, а совсем другое… – Он не смог подобрать нужных слов. – В общем, станет генерал-аншеф со всякой прислуги показания снимать? Во всякие тонкости низкого люда вникать, а ведь кто-то эти жемчужины не поленился сначала выкрасить, а затем к платью пришить. Скажете фрейлины? Статс-дамы ручки нежные марали? Краска въедливая, враз бы спознали. Кто-то из служанок, из портних… боюсь, бросит Степан Федорович это дело, не начав.

– И то верно, батюшка. Изленился мой Степка чрезмерно, впрочем, оно поправимо. Есть у меня и другой кандидат на примете, кстати, тоже Степан, но этот ужо шустр до чрезвычайности. При Тайной канцелярии служит, шестнадцати годков от роду, но сметлив и на ногу легок. Шешковский[38] его фамилия, сын Ивана Емельяновича[39], канцеляриста сенатского. До девяти лет воспитывался дома, а потом как раз Высочайший указ последовал, чтобы «офицерам, дворянским и против всякого звания служилым и подьяческим детям от семи лет и выше явиться в Санкт-Петербурге у герольдмейстера и малолетних записывать в школы и обучать грамоте и прочим наукам, кто к чему охоту возымеет». Привел его, значит, Иван Емельянович, проэкзаменовали и тут же определили в коллегию экономии для последующего определения в греко-латинскую школу с обучением латинскому языку. Год прошел вполне удачно, а потом школа возьми да и сгори совсем. Пришлось воспитанников, кого по другим учебным заведениям не перераспределили, домой вертать. Еще год дома отсидел, да отец его на службу в Сибирский приказ определил, в число приказных недорослей.

К нам в Тайную канцелярию он поступил три года назад, тем не менее до сих пор приписан к Сибирскому приказу. Я уж и сам хотел просить высочайшей милости перевести паренька в Санкт-Петербург насовсем, и тут ваше письмо. Жемчуг этот неладный. Вот я и подумал, там, где мой пасынок по причине чрезвычайной своей полноты не пролезет, этот шустрик непременно прошмыгнет. Собственно, я почему хотел пасынка к этому делу приставить, он у меня из-за границы вернулся и покамест вроде как свободен, прикажу – сделает что велено, и при этом его на время расследования не придется от основной службы избавлять. А вот Шешковский служит и весьма усерден. Мы ему сейчас вышлем из Сибирского приказа предписание явиться к месту прохождения постоянной службы, а он вроде как откажется, сперва при свидетелях мне прошение подастали в ноги кинется, посмотрим, как лучше по обстоятельствам сложится, чтобы, значится, отстоял я его. А когда я руками разводить стану, сорвется и сбежит. В Сибирский приказ не явится – неповиновение, стало быть, проявит, у нас тоже никто с него ежедневного сидения спрашивать не станет, в свободном, стало быть, полете. А пока он таким макаром между небом и землей зависнет, мы его нашими делами-заботами и обременим. Как считаете, хорош план?

– А коли его за неподчинение приказу Шувалов в крепость заточит? – нахмурился Алексей Григорьевич.

– Кто заточит? – явно на показуху удивился Ушаков. – Сашка заточит? И это при живом-то начальнике? Шиш ему, а не Шешковского. Начнет не на месте усердие проявлять, враз сыщем, кому из его парика пыль-то выбить. В розыск разве что может объявить, его право. А как словит да запрет, так парнишку и освободим. Потому как к тому времени у меня уже приказ об увольнении негодника из Сибирского приказа и о зачислении его на постоянную должность в Тайную канцелярию высочайшим именем подписанный будет.

В общем, он тоже сегодня должен прибыть. А дальше уже решим, кто этим делом займется и как станем действовать, чтобы клятый мой заместитель ни о чем не догадался.

Любой на месте Разумовского бы, наверное, удивился, а удивившись, и возмутился, отчего Андрей Иванович предлагает такой скромный выбор – всего два человека, что у него, в Тайной канцелярии толковых людей в обрез? Но, давно зная Ушакова, Алексей Григорьевич уже заприметил, что главный заплечных дел мастер империи, как нередко именовали начальника Тайной канцелярии, был невероятно щепетилен в отборе людей. Как он сам неоднократно говаривал, желал бы трудиться, как делал это в свое время незабвенный Федор Юрьевич Ромодановский[40] – князь-«кесарь» и глава легендарного Преображенского приказа. Несмотря на невероятный авторитет у царя и сосредоточенную в руках князя-кесаря власть, подвластный ему приказ отнюдь не изобиловал праздными людишками. Считайте сами: два дьяка и пять-восемь подьячих, дозорщик, два лекаря и лекарский ученик, заплечный мастер, четыре сторожа, четыре конюха и шестнадцать рабочих различных специальностей.