Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский - Юлия Андреева

– Получается, что никто не знал, как должен выглядеть бурятский наряд, – подытожил Разумовский.

– Я и сейчас, признаться, не представляю, – улыбнулся Степан. – Никогда не видел, надеюсь, он не сильно пострадал после стирки? Вы говорили, залинял? Сильно?

– Сильно, к тому же жемчужины с него уже срезали и по описи передали в Тайную канцелярию, – с явным недовольством пояснил Андрей Иванович. – Торопятся, когда не надо, сукины дети.

– Да, у нее и тогда ручонки были вымазаны в чем-то красном, и рот тоже… – рассеянно произнес Разумовский.

Оба следователя уставились на него.

– Я, признаться, тогда еще подумал, уж не наелась ли наша Айдархан краски, не дай бог.

– Вы это сами видели? – подскочил со своего места Ушаков. – Точно видели? Отчего же ничего не сказали?

– Так меня и не спрашивали, – в свою очередь удивился Разумовский. – А красотка Айдархан у меня полвечера на коленях сидела, пирожные уминала. Очаровательная была, доложу я вам, девочка, великая княжна в ней души не чаяла, Мария Семеновна Чоглокова официально сделалась ее крестной матерью.

– Хотите сказать, что краска была непросохшая? – поднял брови Степан.

– Полагаю, что, как всякая пятилетняя глупышка, она эти бусины в рот тянула, вот краска и потекла. – Ушаков довольно потирал руки.

– Но в этом случае получается, что девочка могла увидеть жемчуг? – не поверил сказанному Разумовский.

– Да если и увидела, что она могла понять? Что бусинка из красной сделалась белой?

– А почему тогда этого никто больше не заметил? – парировал Шешковский.

– Да потому, что маленькая троглодитка только по-пробовала бусинку, та оказалась невкусной, а Алексей Григорьевич ее тут же отвлек аппетитными пирожными. Бусину же она полизала и бросила, так что та не стала полностью белой или стала, но была где-то в малодоступном глазу месте. Да и кто станет придирчиво разглядывать платье пятилетней девочки, когда вокруг полно прелестнейших созданий? – предложил свою версию Ушаков.

– Как же не доглядывать, если Айдархан – любимица цесаревны, за ней во всякое время две няньки наблюдали, вот эти вполне могли заметить, как пигалица грызет бусинки, и хлопнуть ее по шаловливым пальчикам или даже губам, – Алексей Григорьевич нахмурился, – только не помню я, как звали этих нянек.

– В любом случае перво-наперво я бы к самой Айдархан заглянул, вызнал, что она обо всем этом думает, – довольно откинулся в кресле Шешковский.

– Заглянешь, разумеется, да только она же сама жемчужины сдала, добровольно, никто ее за руку не тянул или… – Ушаков пристально посмотрел на Разумовского. – А точно ли она одна платье стирала? Может, помогал кто? Или зашел не вовремя, чудо углядел, так что немыслимо было уже припрятать.

– А может, она начала стирать, бусины залиняли, Айдархан напугалась, что ее обвинят в порче платья, и на помощь позвала? – перебил начальника Степан.

– Государыня сказывала, что так и было, Айдархан звала на помощь и… А вот был ли кто-то с ней… – Разумовский задумался.

– Ничего, Алексей Григорьевич, выясним. Одна загадка уже свой хвост показала. А ты, Степан, не забудь и про другую, что стало с девушкой, которая платье бурятское расшивала? Кто приказал? Кто мишуру принес, с кем ела, пила, ну, все, что в таких случаях спрашивают. После того как дело закрыли, я ее в покое оставил. Ан, теперь вижу, – зря.

ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ поехать на постоялый двор, куда отправилась государыня с Чоглоковой и Бецким, Разумовский сразу же направился в имение Строгановых Братцево, так как постоялый двор был лишь временной остановкой, необходимой Елизавете для посещения колдуна, а теперь, после того как Ее Величество отдохнула и пришла в себя, двор уже добрался до места назначения. Первым делом Алексей Григорьевич скинул дорожный кафтан на руки подоспевшего слуги, спросил, чем занимается сейчас Елизавета Петровна, и, узнав, что государыня изволит слушать итальянского скрипача, повелел топить баню.

Когда, распаренный и отдохнувший, закутавшись в теплый халат, Алексей Григорьевич приказал подать ему обед в спальню, лакей, смущаясь, протянул ему платок с завернутым в него цветком.

По тому, что парень не смел поднять на господина глаз, Разумовский заключил, что тот посчитал, что фаворит императрицы получил сей подарок от какой-нибудь ветреной прелестницы. Вот ведь пропасть! Совсем забыл про чертов цветок! Алексей Григорьевич кивнул слуге, недовольно бросив шелковую бутоньерку на стоящий рядом стул.

Теперь ему уже не казалась хорошей идея спасать честь неизвестной ему дамы, в любой момент Елизавета Петровна могла зайти в покои своего тайного супруга и вряд ли обрадовалась бы, обнаружь такую улику. Мало того, лакей запросто мог показать цветок другим слугам, и теперь кто-нибудь из них уже несся с докладом к Шувалову или даже… О последнем не хотелось и думать. Нужно было первым рассказать о проклятом цветке государыне и молиться, чтобы сластолюбивый Бецкой подтвердил его, Разумовского, невиновность.

Тем не менее, услышав шаги в прихожей, Алексей Григорьевич схватил цветок, который вдруг развалился в его руках, превратившись в весьма потрепанную длинную ленту. Точно заезжий фокусник, господин обер-егермейстер пытался собрать розовые ленты, запихивая их себе в карман. Когда на пороге показался тот же лакей, Разумовский чертыхнулся, бросив перед собой то, что еще совсем недавно было бальным цветком.

– Меня похитили, – произнес лакей, переводя рассеянный взгляд с лица Разумовского на стол с разложенными на нем лентами.

– Что?! – опешил Алексей Григорьевич.

– «Меня похитили. Помогите», – вот же написано, – продолжая держать одной рукой поднос с горячим, другой рукой парень неуверенно поднял ленту, повернув ее к Разумовскому так, что теперь он и сам мог прочитать. – Кровью писано?..

– Бецкого ко мне! Одна нога здесь…

Хлопнув поднос о стол, лакей рванул с места, оставив Алексея Григорьевича наедине с непрошенной загадкой. С одной стороны, ему следовало срочно направить слугу к Ушакову, которому он доверял. Но Андрей Иванович, без сомнения, пожелал бы знать, как именно цветок с посланием оказался у Бецкого, а может быть, Бецкой ни при чем, и цветок попал в карету еще до того, как туда сели Мария Семеновна с Иван Иванычем. Сложно себе представить, что, готовя к выезду карету, слуги настолько забылись, что плохо ее почистили? Или, быть может, цветок как раз уронил кто-то из дворцовой прислуги.

«Ну да, именно так, – рассмеялся про себя Алексей Григорьевич, – надев свои лучшие наряды, слуги вощат полы и чистят кареты… Нет, не работать мне в Тайной канцелярии».

За этими размышлениями его и застала Елизавета Петровна. Первым делом показав императрице послание на ленте, Разумовский предложил ей отобедать вместе, но государыня пожелала прежде допросить Бецкого. Как выяснилось, Чоглокова была вынуждена сразу же по возвращению на постоялый двор отправиться в столицу, где ей предстояло улаживать проблемы, связанные с беглой фрейлиной, так что допросить ее по поводу ночного происшествия не представлялось пока возможным.