Дом Якобяна - Аля Аль-Асуани

— Во имя Пророка, Таха, не ругай себя…

Слова Бусейны задели его и он выкрикнул с горечью:

— Я злюсь, потому что не могу успокоиться… Если бы они сразу внесли в условия определенную профессию родителей, я бы хоть знал об этом… Они говорят, будто детям привратников нельзя… И еще многое несправедливо… Я спрашивал у адвоката. Он сказал, если подам на них иск, выиграю дело…

— Не надо никакого иска. Хочешь знать мое мнение? С твоими баллами ты поступишь на самый лучший факультет в университете, окончишь его с отличием и поедешь в любую арабскую страну. Уедешь с двумя копейками в кармане, а вернувшись, будешь жить как король.

Таха посмотрел на нее в упор и опять повесил голову.

— Хватит, Таха… — добавила она. — Я, хоть и моложе тебя, пошла работать, и это мне помогло многое понять. Эта страна не для нас, Таха, а для тех, у кого есть деньги. Если бы у тебя было двадцать тысяч фунтов, чтобы заплатить им взятку, они бы даже не спросили, чем занимается твой отец!.. За деньги, Таха, можно все, но если ты бедняк, то тебя раздавят и еще вытрут ноги…

— Я не смогу молчать… Я должен подать жалобу.

Бусейна горестно засмеялась:

— Кому и на кого ты будешь жаловаться?! Послушай, что я скажу, брось думать, что ты неудачник… Ты получишь диплом, уедешь и вернешься, только когда разбогатеешь. А если и не вернешься, еще лучше.

— Ты думаешь, мне нужно уехать в другую страну?

— Конечно.

— А ты поедешь со мной?

Вопрос был для нее неожиданным, и она промямлила, отводя взгляд:

— Даст Бог.

— Я смотрю, ты стала по-другому относиться ко мне, Бусейна… — проронил Таха.

Бусейна почувствовала, что на горизонте — новая ссора, и сказала, вставая:

— Сейчас ты устал… Иди поспи, утром поговорим.

Она ушла, а он не мог заснуть. Он все думал, и сотню раз перед ним проплывало лицо генерала, возглавлявшего комиссию, который медленно, как будто находя удовольствие в его унижении, спрашивал: «Твой отец привратник, сынок?..» Привратник… Что за странное слово, раньше оно никогда не приходило ему на ум и… В этом слове заключалась вся его жизнь… Долгие годы он жил под гнетом этого слова, но стоял насмерть… Он пытался избавиться от него, прикладывал все силы, чтобы через полицейскую школу проложить дорогу в достойную жизнь. Но это слово… Привратник. Оно поджидало его в конце тяжелейшей гонки, чтобы в одно мгновение сломать все… Почему они не проверили его с самого начала? Почему генерал слушал его до конца, восхищаясь ответами на вопросы, а потом нанес ему последний удар: «Встань передо мной, сын привратника… Ты хочешь поступить в полицейскую школу, сын привратника?.. Сын привратника станет офицером?! Боже ты мой!»

Таха заходил по комнате. Он должен был что-то сделать… Он сказал себе, что невозможно терпеть такие унижения и молчать… Но обида не проходила просто так… Постепенно он стал бредить фантастическими сценами мести. Он представлял, как произнесет перед генералами — членами комиссии — впечатляющую речь о равенстве возможностей и прав, о справедливости, завещанной Аллахом и Пророком его, да благословит его Аллах и приветствует. И он будет обличать их, пока от стыда за свой поступок им не захочется провалиться сквозь землю, пока они не извинятся перед ним и не объявят о его зачислении в школу… Он представлял и другую сцену: он держит генерала за воротник и кричит ему в лицо: «А твое какое дело, кем работает мой отец?.. Ах ты, неверный, взятку захотел?» Затем он наносит генералу несколько сильных ударов по лицу, и тот сразу падает на пол, умываясь кровью… Ему всегда виделись такие сцены, когда он попадал в сложные ситуации, с которыми не мог справиться. Однако на этот раз воображения не хватало, и его съедало чувство собственной униженности. Наконец пришла одна идея. Он сел за стол, достал бумагу и ручку и написал крупными буквами наверху страницы:

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного… Жалоба направляется господину Президенту Республики…»

На мгновение он остановился и откинул голову. Таха почувствовал удовлетворение от пышности стиля и значительности слов, затем целиком погрузился в свое письмо…

Я оставил это место пустым, потому что не знаю, что здесь нужно написать…

* * *

Слова нужны, чтобы рассказывать об обыденных радостях и печалях, а те минуты великого счастья, которые пережил Заки аль-Десуки со своей любимой Рабаб, нельзя описать никакими словами. Несмотря на грустный финал, Заки-бей не раз вспомнит красавицу Рабаб с ее пьянящим, как вино, лицом, большими черными глазами и губами, похожими на спелые вишни… Вот она дает волю чувствам, вот расслабляет спину и садится перед ним, попивая виски, а ее волнующий голос дрожит. Вот она просится в ванную и возвращается в короткой ночной рубашке, обнажающей ее прелести. Кокетливо улыбаясь, спрашивает: «А где мы будем спать?» Ее мягкое теплое тело дарит ему безудержное наслаждение… Заки-бей запоминает все подробности этой прекрасной любовной прелюдии, и вдруг картинка в его голове рябит, прыгает и обрывается, оставляя черную пустоту, сильную головную боль и чувство тошноты. Последнее, что он помнит, — слабый звук, похожий на шипение, и резкий запах, обжигающий слизистую носа. В этот момент Рабаб стала изучать его странным взглядом, словно ждала чего-то. И больше Заки-бей уже не помнил ничего… Он очнулся с трудом. Голова болела так, как будто по ней били огромными молотками. Он увидал Абсхарона с испуганным лицом, стоящего рядом и шепчущего:

— Господин переутомился… Я позову доктора…

Заки с трудом потряс тяжелой головой и сделал огромное усилие, чтобы собрать воедино отрывки мыслей. Он решил, что долго спал, и захотел узнать, который час, но золотые часы исчезли с его руки. Пропал и бумажник, который лежал на тумбочке рядом. Заки понял, что его ограбили, и стал подсчитывать убытки: кроме золотых часов и пяти сотен фунтов в бумажнике, он потерял набор золотых ручек «Cross» (в еще не распечатанной коробке) и солнечные очки «Persol»… Но настоящая катастрофа заключалась в том, что украдено кольцо с бриллиантом, принадлежащее его старшей сестре Даулят аль-Десуки.

— Меня обокрали, Абсхарон… Рабаб — воровка!

Заки-бей повторял это, сидя раздетым на краю дивана, который совсем недавно был любовным ложем. В этот момент, в нижнем белье на тщедушном теле и с пустым сжатым ртом (до этого он снял вставную челюсть, чтобы было удобней целоваться), он походил на бездарного комического актера, отдыхающего в антракте… С горя бей обхватил голову руками. Взволнованный таким крупным происшествием, Абсхарон нервно, как загнанный пес, заходил туда-сюда по комнате, стуча по полу своим костылем. Затем наклонился над господином и спросил с отдышкой:

— Господин, сообщить в полицию об этой проститутке?

Заки немного подумал и отрицательно покачал головой, не произнося ни слова. Абсхарон подошел к нему совсем близко и прошептал:

— Господин, она дала вам что-то выпить или брызнула чем-то в лицо?