Полудницы - Павел Владимирович Волчик

голосила, издавая странные гортанные звуки.

В небе пылал желтый круг. На вершине кургана что-то блеснуло.

«Кубок в руках Вождя с головой серебряного жеребца» – откуда-то парень это знал, но откуда – не помнил. Вождь пьет горький напиток из полыни и других секретных трав и смотрит на мир глазами духов. Победитель скачек отведает из его кубка и познает блаженство. Нужно только крепче держаться.

Гнедой приближался к Великому кургану. Среди толпы парень разглядел белое пятно. Он не хотел смотреть на него, но глаза невольно остановились на медленно плывущей фигуре.

Это была она – возникшая то ли из марева, то ли отделившаяся от самого солнца, – она проходила мимо людей, а те вытирали мокрые лбы и жадно пили из мисок.

Конь проскакал шагах в семи от нее. Парень пригнулся к шее гнедого, в ушах зазвенело, голова сильно закружилась. Он уже не видел, куда скачет, только бы подальше от слепящей фигуры.

Скоро глаза снова различили горизонт. Перед ним больше не раскачивались спины других наездников – значит, гнедой шел впереди.

Его конь привычно скакал по кругу. Скоро он снова проскачет мимо Великого кургана. Страх сжал сердце парня. Он дергал коня за гриву, но тот не слушался его.

На втором круге она стояла совсем близко. У ног ее, жадно вдыхая воздух, как выброшенная на берег рыба, лежал нищий и корчился, загребая пальцами песок.

Никто из зрителей, кажется, не видел ее.

Парень зажмурился, но даже сквозь закрытые веки в глаза проник яркий свет, исходивший от ее тела. Его лицо обдало жаром. Он большим усилием удержался на коне, хоть и весь дрожал.

Пред глазами все расплывалось. Равнина превратилась в огромное облако пыли. На зубах скрипел песок. Горло так драло от жажды, что парень начал задыхаться.

Новый круг…

Он думал, что снова встретит ее у кургана. Но она уже плыла навстречу, и вслед за ней приближалось солнце. Как зной, струились волосы, кожа на обнаженных руках белела, будто раскаленное железо, а глаза – синие ледяные глаза – гипнотизировали, не позволяя разглядеть лицо. Не глаза – два ключа с холодной водой. Парень хотел пить, но чем стремительнее он приближался, тем нестерпимей становился жар. Синие глаза в ореоле света. Жажда. Водянистые глаза…

Он зажмурился. Перестали существовать зрители, исчез Вождь с серебряным кубком, воины, загорелые женщины в золоте, исчез Великий курган. Остался только нестерпимо яркий свет.

В ноздри ворвался запах горелых волос, кожу на руках будто обдало кипятком, и на ней сразу же набухли волдыри. Наездник сжался, завыл.

Яркий свет разгорелся, заплясал под веками миллионами искр и погас.

Парень открыл глаза и обернулся. Она стояла к нему спиной, не двигаясь. Светлые волосы до пояса даже не шелохнулись, точно наездник с конем прошли сквозь нее, как сквозь облако.

Снова послышалось пение и крики толпы. Великий курган выплыл верблюжьим горбом из песчаного облака. Парень опустил глаза и охнул…

Гнедой скакун под ним горел, языки пламени играли на боках и морде, ползли к ногам наездника. Густая грива превратилась в черный удушливый дым. Конь убыстрился, казалось, что огонь ему не помеха.

Парень закричал. Он хотел соскочить с коня, но не мог – под копытами дрожала земля. Огонь подбирался к ногам, лизал голые стопы. Наездник захлебнулся в крике. Небо потемнело, а может, потемнело в глазах от боли. По черному полотну пробежала искрящаяся трещина. Грохнуло, словно кто-то швырнул о землю железнодорожный состав…

Дэн сел на кровати, весь взмокший. В ушах еще шумело, скрежетало железо. Он смутно видел фигуру деда у двери возле включателя. Свет лампочки беспощадно терзал глаза.

– Выключи! Выключи!

– Хорошо, хорошо! – дед нажал на кнопку.

– Зачем? Зачем ты включил свет?

– Что мне оставалось? Ты кричал во сне, как будто тебя убивают.

Дэн полежал в темноте. Повздыхал. Проверил руки и ноги – никаких ожогов не было.

– Дед!

– Что?

– Ты еще тут?

– Ну, а кто тебе отвечает?

– Скажи, я на коне скакал?

– Скакал, тебе тогда лет девять было…

– Дед! Я про сегодня.

– Про сегодня… При мне не скакал.

Дэн услышал, как старик почесался, засопел.

– Я тоже скверно спал.

– Значит, это был сон. Уфф… – парень потер лицо, быстро отнял руки. – А тракторист? Мертвый…

– Это не сон.

– А тетка в белом – или пятно – это светящееся? Было?

– Наверное, да. Я сам уже не понимаю.

За приоткрытым окном, надрываясь, стрекотали цикады. Подул ветерок, но облегчения не принес.

Глава 6

Ночь

Дом располагался возле глубокого, заросшего кустарником и деревьями, оврага.

В низине когда-то текла речка. Теперь никто не спускался по крутой тропинке вниз за водой, и она медленно зарастала травой.

Елена вышла на крыльцо. У входа горели два фонаря, и большие южные мотыльки вились вокруг них, ударяясь о стекло.

К двум часам ночи воздух стал чуть прохладней, дышалось легко.

Елена собрала непослушные волосы в хвост и перекинула его через плечо. Она вышла из дома в том виде, в каком заснула, – в одной ночной рубашке. Ей приснилось, что с Илием случилось что-то плохое. Она проснулась, провела рукой по простыне и не нашла его.

Елена знала, что в последнее время он мучается бессонницей и выходит на улицу. Но все-таки решила проверить – все ли в порядке?

Луна, огромная, с рыжим отливом, освещала двор и лужайку.

Елена увидела широкую спину мужа. Он стоял у края оврага, опираясь плечом о ствол изогнутой ивы, и смотрел в небо. На фоне черного полотна, густо усеянного звездами, его фигура казалась загадочной и неземной.

Он услышал ее шаги, обернулся, но ничего не сказал. Елена подошла, также оперлась плечом о ствол дерева и стала рассматривать его лицо. Оно оставалось серьезным и задумчивым. При свете луны в коротких волосах она разглядела седые ниточки.

Елена помнила Илия еще студентом медицинской академии. Время не слепило из ее мужа нового человека, не изменило привычный облик, но как это часто бывает на заключительном этапе работы скульптора, нанесло точные и запоминающиеся штрихи на его лицо. Годы углубили продольную складку между бровей, весело, как прутиком по песку, чиркнули возле наружных уголков глаз, приспустили, как штору, левое веко. Теперь от его взгляда ей становилось спокойно, смешно и одновременно грустно. Вся история человека, вся сложная судьба в одном приспущенном веке…

Время коснулось не только внешности Илия, но и его характера. Ямы души углубились, вершины стали острей.

Может, и он видит в ней все эти