Ангелы Опустошения - Джек Керуак

(Хо хо хо)

22 августа такая смешная дата в моей жизни, то был (несколько лет) кульминационный (почему-то) день когда проводились самые крупные мои гандикапы и дерби в Торфе которые я проводил ребенком в Лоуэлле, скаковые мраморные шарики – К тому же это был август прохладный конец лета, когда деревья звездных ночей шелестели с особой роскошью за моим открытым окном с летней рамой и когда береговой песок становился прохладным на ощупь и маленькие раковинки поблескивали в нем и поперек лунного лика проносилась Тень Доктора Сакса[17]– Ипподром «Могикан-Спрингз» был особым кондовым туманным скаковым кругом на западе Массачусетса где призовой фонд поменьше а завсегдатаи и жокеи постарше и выдержанные лошади и конюхи из Восточного Техаса и Вайоминга и старого Арканзаса – Весной там проводились Могиканские Дерби обычно для кляч-трехлеток, но большой Августовский Гандикап был поистине народным событием на которое стекалось лучшее общество Бостона и Нью-Йорка и вот тогда-то Ах когда лето кончалось, у результатов скачек, у имени победителя, появлялся осенний аромат так пахнут яблоки уже собранные в корзины Долины и сидр и трагическая конечность, а солнце заходит за старые конюшни «Могикана» последним теплым вечером и вот луна уже светит печальноликая сквозь первые железные и массированные концентраты Осенней тучи и скоро станет холодно и все сделано —

Пацанячьи сны, и весь этот мир не более чем один большой сон сделанный из вновь разбуженного материала (чтобы вскоре пробудиться еще раз) – Что может быть прекраснее —

Чтобы завершить, увенчать и драматизировать мое 22 августа, именно того числа, в день когда в 1944 году был освобожден Париж, меня выпустили из тюрьмы на 10 часов чтобы я смог жениться на своей первой жене жарким нью-йоркским полднем в окрестностях Чэмберс-стрит, вместе со свидетелем-детективом с револьвером в кобуре – как далек этот крик от грустно-задумчивого Ти Пусса[18]с его головными болями, его аккуратно заполненными формулярами для «Могикан-Спрингз», его невинной комнаткой, до заматеревшего злого на вид моряка на буксире у легавого который женится в кабинете у судьи (поскольку районный прокурор посчитал будто невеста беременна) – Далекий крик, я так деградировал тогда, в тот август месяц, отец даже не желал со мною разговаривать, не говоря уж о том чтобы брать меня под залог – Нынче августовская луна сияет сквозь драные новые тучи которые не августпрохладны а августхолодны, и Осень в само́м внешнем виде елей когда они маячат на фоне далеко-нижнего озера в послесумеречье, все небо снежно-серебристо и ледяно и дышит туманом мороза, это скоро закончится – Осень в Долине Скагит, но как же мне забыть Осень еще безумнее в Долине Мерримак где она бывало хлестала серебряную стонавшую луну слюнями холодного тумана, пахла садами и дегтярными крышами чернильно-ночных цветов которые пахли так же богато как и ладан, древесный дым, дым листвы, речной дождь запах холода на штанишках до колен, запах отворяемых дверей, двери в Лето открылись и впустили ненадолго ликующую осень с ее яблочной улыбочкой, а за осенью ковыляет старая искристая зима – Невообразимая потаенность закоулков между домами в Лоуэлле в первые Осенние ночи, будто амини падали подле сестер там – Индейцы в зевах дерев, индейцы в подошвах земли, индейцы в корнях дерев, индейцы в глиноземе, индейцы там – Что-то стрелой проносится мимо, не птица – Шлепки каноэ, озеро в лунном свете, волк на холме, цветок утрата – Поленница, амбар, лошадь, коновязь, изгородь, мальчик, земля – масляная лампа, кухня, ферма, яблоки, груши, дома с привидениями, сосны, ветер, полночь, старые одеяла, чердак, пыль – Изгородь, трава, ствол дерева, тропинка, старые увядшие цветы, старая кукурузная шелуха, луна, расцвеченные сгустки облаков, огни, магазины, дорога, ноги, башмаки, голоса, витрины лавок, двери открываются и закрываются, одежда, жар, конфетка, озноб, восторг, тайна —

Насколько я вижу и насколько меня это касается, так называемая Лесная Служба не более чем фасад, с одной стороны смутная Тоталитарная правительственная попытка ограничить использование леса людьми, говоря им что нельзя разбивать лагерь тут или ссать там, что незаконно делать вот это а разрешается делать вон то, в Незапамятной Глухомани Дао и в Золотом Веке и в Тысячелетиях Человека – во-вторых это фасад для интересов лесодобычи, а чистые результаты всего таковы, что «Косметическая Бумага Скотта» и подобные ей компании валят эти леса за годом год при «содействии» Лесной Службы которая так гордо хвастается количеством погонных футов доски на весь Лес (как будто я владею хоть дюймом этой доски хоть не могу здесь ни поссать ни палатку поставить) результат, чистый, таков что люди по всему миру подтирают себе зад прекрасными деревьями – Что же касается молнии и пожаров, кто, какая американская личность теряет, когда сгорает лес, и что по этому поводу делала сама Природа миллион лет до сегодняшнего дня? – И в таком вот настроении я лежу на своей койке лунной ночью на животе и созерцаю бездонный ужас мира, с этого наихудшего из всех мест в мире, набор улиц Ричмонд-Хилла за Ямайка-авеню сразу на северо-запад от Ричмонд-Хиллского Центра я полагаю куда как-то жарким летним вечером когда Ма (1953) навещала Нин на юге я шел как вдруг поскольку был совершенно подавлен чуть ли не до степени подавленности той прогулки которая у меня была ночью перед тем как умер отец, и будучи на тех улицах однажды зимней ночью я позвонил Мадлен Уотсон чтоб назначить ей свиданье и узнать не выйдет ли она за меня замуж, какой-то приступ безумия таким я подвержен, я точно «безумец бродяга и ангел» – осознавая что на земле нет места где этот бездонный ужас можно рассеять (Мадлен удивилась, испугалась, сказала что у нее есть постоянный парень, должно быть до сих пор недоумевает все эти годы спустя зачем я позвонил или что это со мной такое было) (или может быть тайно меня любит) (мне только что было видение ее лица в постели рядом со мной, трагические прекрасные темные итальянские черты ее лица столь изборождаемого слезами, столь целовабельного, крепкого, милого, как я и думаю) – думая если бы даже я жил в Нью-Йорке, бездонный ужас бледнолицых рябых телевизионных актеров на фуршетах в узких серебристых галстучках и полнейшая гнетущесть всех продуваемых ветром квартир Риверсайд-драйв и Восьмидесятых улиц где они всегда живут или холодной январской зари на Пятой авеню с помойными баками аккуратно выровненными перед мусоросжигателями во дворе, холодная безнадежная по сути злобно настроенная роза в небесах над когтистыми деревьями Центрального Парка, нет места отдохнуть или согреться потому что не миллионер а если б даже и был им то всем было бы плевать – Бездонный ужас луны освещающей Озеро Росс, елей которые не могут тебе помочь – Бездонный ужас Мехико в соснах больничной территории и индейских детишек за рыночными прилавками вкалывающих в субботу вечером до ужасного поздна – Бездонный ужас Лоуэлла с цыганами в пустых лавчонках на Миддлсекс-стрит и безнадега простершаяся над ними до центральной железнодорожной линии «Б-и-М» разрезанная Принстон-бульваром где деревья которым наплевать на тебя растут у реки безучастности – Бездонный ужас Фриско, улиц Северного Пляжа туманным утром в понедельник и равнодушных итальянцев покупающих сигары на углу или просто глазеющих по сторонам или пожилых негров-параноиков которые думают что ты их оскорбляешь или даже свихнувшихся интеллектуалов принимающих тебя за агента ФБР и сторонящихся тебя на страшнейшем ветру – белые дома с большими пустыми окнами, телефоны лицемеров – Бездонный ужас Северной Каролины, кирпичных переулочков после кино зимней ночью, крохотных городков Юга в январе – фу, в июне – Джун Эванс умершая в иронии прожив на виду у всех, вот именно, ее неведомая могилка щерится мне в лунном свете говоря что все правильно, правильно проклято, правильно избавлено – Бездонный ужас Китайского квартала на рассвете когда с лязгом захлопываются крышки мусорных баков а ты проходишь пьяный и тебе отвратительно и стыдно – Бездонный ужас повсюду, я почти могу вообразить себе Париж, Пужадисты[19]ссут с набережной – Печальное понимание вот что означает состраданье – Я отрекаюсь от попытки быть счастливым. Все равно это дискриминация, оцениваешь сё и обесцениваешь то и поднимаешься и опускаешься но будь ты как пустота лишь неподвижно смотрел бы в пространство и в том пространстве хоть и видел бы высокомерных людей в их любимых разнообразных выставочных мехах и доспехах фыркающих и надувшихся на лавках того же самого парома везущего всех нас на другой берег но все равно смотрел бы в пространство ибо форма есть пустота, а пустота есть форма – О золотая вечность, эти жеманные самодовольные олухи в твоем проявлении вещей, возьми их и поработи своею истиной которая навечно истинна навсегда – прости мне мои человеческие промашки – я мыслю следовательно умираю – я мыслю следовательно рождаюсь – позволь мне быть неподвижным как пустота – Как счастливый ребенок заблудившийся в неожиданной грезе и когда дружок обращается к нему он не слышит, дружок пихает его он не шевелится; в конце концов видя чистоту и истинность его транса дружок лишь наблюдает в изумлении – никогда не сможешь снова стать таким чистым, и выпрыгиваешь из таких трансов со счастливым блеском любви, побывав во сне ангелом.