Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

Он стоял на коленях, склонившись над безжизненным телом, идумал, что первый раз за всю жизнь присутствовал при смертной минуте кого-то изсвоей семьи. Отца убили без него, мама покончила с собой без него, сестра былаубита без него, няня умерла без него. Поляков думал раньше, что судьба жестока,так как не дает ему проводить в последний путь своих , но теперь понял: онабыла удивительно к нему милосердна.

* * *

Первое, что они услышали, сойдя с баржи, было:

– Фашисток ведут! Фашисток ведут!

– Господи, ну что-нибудь поновее бы придумали… –пробормотала Катя Спасская, чуть обернувшись к Александре. – В Рузаевке, в38-м, помнишь, когда нас туда привезли, тоже мальчишки кричали: «Фашистокведут!»

Тех мальчишек Александра никогда не забудет. Для встречиэшелона с «врагинями народа», которых направляли в Темниковский женский лагерь,все население станции выстроилось по обочинам грязной, расквашенной дороги.Заключенные брели по трое, волоча на себе свои жалкие пожитки – мешки,чемоданы, узлы. Всех шатало от голода. Их так и не накормили по прибытии –велели ждать до места, а под местом имели в виду не станцию, а сам лагерь, кудаих должны были перевезти по лесным дорогам только завтра. То есть к завтрашнемувечеру, может, и накормят. Хорошее дело… Сейчас же их вели куда-то ночевать,куда – неведомо. Едой и не пахло, а жители Рузаевки стояли по обочинам дороги ипорою начинали истошно орать:

– Фашисток ведут!

Наверное, кричали не все, но Александре казалось, что дажебольше, чем все. Почему они были фашистки? Неведомо. А потом в них полетеликамни. Перла Рувимовна, шедшая слева от Александры, схватилась за голову.Седые, растрепанные волосы, выбившиеся из-под платка, окрасились кровью, онапошатнулась и свалилась бы, если бы Александра не подхватила ее под руку. УзелПерлы Рувимовны упал в грязь и наполовину утонул в ней.

Катя Спасская попыталась поднять его, но на нее налетелиидущие сзади женщины, которые невольно ускорили шаги, чтобы не попасть под градкамней. Катю сбили с ног, упали и другие женщины. Александра, изо всех силпытаясь сохранить равновесие, метнулась в сторону, увернулась от летящего в неекамня и вдруг увидела странную женщину, стоящую на обочине. Завернутая вбольшой черный платок, она медленно крестилась и кланялась, глядя на смятеннуютолпу заключенных, но не делала ни малейшей попытки остановить мальчишек.Какое-то мгновение Александра смотрела в ее равнодушные глаза, потомотвернулась и побрела дальше, из последних сил волоча за собой Перлу.

– В колонну по три! – орали конвойные, но их никто неслышал. Наконец до них дошло, что творится, а может быть, кто-то разгляделокровавленные головы женщин (кроме Перлы, досталось еще нескольким), иконвойные побежали по обочинам, разгоняя мальчишек.

А те все не могли угомониться:

– Фашистки! Фашисток бей!

Наконец заключенных привели в какой-то сарай. Потолок былщелястый, пол грязный, стены сырые. И ни соломинки, ни доски, на которых можноустроиться – если не лечь, то хотя бы сесть!

Женщины подняли крик, требуя еды, каких-нибудь подстилок,врача для раненых.

Прибежал начальник конвоя, стал грозить: не замолчат, то…

– Ну что «то»? – устало спросила его Катя Спасская,размазывая грязь по лицу. – Что ты нам еще можешь сделать, начальник? К стенкепоставить? Да вы же нас и тащите на погибель, так, может, лучше поскорей?Постреляй нас всех, и дело с концом!

Кто-то из женщин истерически взвизгнул, не выдержав этихслов, а кто-то разразился рыданиями. Через мгновение рыдали все. Такого ужаса Александра,кажется, в жизни не переживала… Унять слезы измученных ссыльных былоневозможно. От их отчаянных воплей и стонов ходили ходуном стены. Александравнезапно осознала, что ни она сама, ни другие ее подруги по несчастью дажетолком не плакали над своей долей все это время. Душа скукожилась, что ли… Ивот теперь все силы терпения кончились.

Вдруг бросилось в глаза – Люда Стромыкина, жена одного изволжских капитанов (здесь ведь большинство женщин были жены речников,арестованные и сосланные просто потому, что – жены «врагов народа»), высокая,некогда очень пышная, а теперь худющая, с обвисшими щеками, резко постаревшаяженщина, стоит, чуть не на голову возвышаясь над низеньким, толстенькимначальником конвоя, и даже не плачет – ревмя ревет на одной низкой ноте,царапая лицо ногтями до крови!

Накатило настоящее безумие…

Начальник вылетел за дверь пулей. Слышно было, как сгрохотом упал засов. И тогда женщины кинулись к стенам сарая, стали скрести их,бить в них кулаками… Рев продолжался, стены ходили ходуном. Наверное, еслипосмотреть со стороны, это было страшно: отчаянно рыдающий, ревущий, мучительносодрогающийся сарай…

Кто-то сильно ткнул Александру в бок. Глянула – Катя. Оназажимала уши ладонями и отчаянными гримасами показывала окружающим ее женщинам,в том числе Александре и Перле, чтобы сделали то же. Перла не понимала – ревелаистошно, даже не утирая крови, которая сочилась из раны на голове, ноАлександра зажмурилась, зажала уши, скорчилась, припав коленями на свойчемодан… Сразу стало легче. Рев и вой отдалились, спасительная тьма прильнула кглазам. Александра мелко дышала, постепенно приходя в себя. Рев доносилсясловно бы издалека. Но вот он начал стихать, стихать… Она робко приоткрылаглаза и увидела, что уже почти все женщины сидят на корточках, на вещах илистоят вот так же, как они с Катей, согнувшись, скорчившись, зажимая уши,зажмурясь. Последней угомонилась Людмила, но у нее не хватило сил даже сесть наузел – упала прямо на сырую землю и забылась то ли во сне, то ли вбеспамятстве. Перла достала из своего грязного узла какую-то рубаху, оторвалаот нее полосу, попыталась перевязать голову. Александра помогла. Постепенно ееохватило то же оцепенение, что и прочих, и они с Катей и Перлой, прижавшисьдруг к другу, уснули на своих сваленных грязной кучей вещах.

Утром им первым делом принесли свежевыпеченного хлеба инесколько ведер кипятку. Резала хлеб та самая женщина в платке, которая давечакрестилась на обочине. Глаза у нее были такие же равнодушные, словно незрячие,как и прежде, однако нареза́ла она пайки удивительно точно. Всем досталосьпоровну. И каждой из заключенных женщина холодно велела:

– Не наваливайся на тесто, брюхо заболит.

Поразительно…

– Это русский народ, – сказала Катя Спасская, глядя напотрясенную Александру. – Поняла, Саша? Вот такой он, наш народ.

– Народ безмолвствует, – кивнула в ответ Александра.

– Вот именно.