Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко

шла к берегу нашему заметно усмирённой, потому что восточный ветер, легко перевалив закрывающий наш низменный берег хребет, невероятно тугой и неудержимый, удивительным образом сглаживал невидимым утюгом эту отражённую волну от противоположного от нас скалистого берега, у основания которого, не в пример берегу нашему, непрерывно кипела белая пена. У нас же на песчаный пляж волна подходила с заметной натугой и накатывалась на утрамбованный песок совсем без пенных гребней и неслышного плеска, будто униженно преклонённая перед могучим демоном океанской стихии.

Судя по непогоде, мы и не предполагали выезжать на переборку невода, но бригадир поднял нас как солдат по боевой тревоге. Когда мы собрались на берегу, одетые по-штормовому в свою рыбацкую робу и в сапоги-бродни с высокими голяшками, похожими на ботфорты, то поняли причину, непомерно встревожившую нашего бригадира. Оказалось, что ближний со стороны берега угол ловушки оторвался от фала, удерживающего её как на растяжке на мёртвом якоре, и она сразу скукожилась, удерживаемая только тремя оставшимися якорями. И можно было с полным основанием уже предположить, что если срочно не восстановить статус кво, то есть не закрепить оторвавшийся угол ловушки на якоре, то по принципу домино могут оборваться под тугим напором ветра и все другие оттяжки мёртвых якорей. А тогда уж совсем прощай ловушка, да и вся наша рыбалка в этом сезоне.

Бригадир обвёл нас пытливым взглядом и сказал:

– Мне нужен один человек…

И все, как один, промолчали. А Мордвин подобрал на берегу обломок доски и бросил его в приглаженные ветром волны, без плеска падающие на песок. И она стремительно поплыла от берега против набегающих на берег беспенных штормовых волн, подгоняемая тугим напором неудержимого ветра.

– Вот, – просто сказал Мордвин, а Татарин передёрнул зябко плечами и только покачал головой.

– Нет, братцы, я пас, – усмехнулся, поёжившись, и Генерал. – Не хочу я оказаться там, уж лучше я женюсь…

И все посмотрели на скалы противоположного берега с широкой белой пенной каймой у подножия – именно туда довольно ходко удалялся от нас обломок брошенной Мордвином доски.

– Эх, был бы я помоложе, – укоризненно вздохнул Дед, собственно, ни к кому персонально не обращаясь.

Тронув угрюмо молчавшего бригадира за рукав брезентовой куртки, я полуутвердительно спросил:

– Пойдём?

И мы пошли вдвоём к перевёрнутой на берегу утлой шлюпчонке с гордым именем «Норд-Ост», крупными оранжевыми буквами выведенное на её смолёном борту. Ребята, какой-то момент потоптавшись нерешительно на месте, тоже молча пошли за нами вслед. Так же молча они помогли нам столкнуть шлюпчонку на воду, удержали её на то время, пока мы с бригадиром усаживались – я на вёсла, он на кормовую банку, и, не сказав ни слова, оттолкнули нас от берега. Ветер тут же подхватил лодку и стремительно погнал её от берега вдоль центрального крыла к повреждённой ловушке. Мне пришлось только несколько раз всего махнуть вёслами, чаще всего притабанивая левым, чтобы помочь рулившему веслом на корме бригадиру выдерживать направление и не промахнуться мимо скукоженной на трёх оставшихся якорях ловушки. И нам удалось это сделать.

А потом уже началась размеренная аварийная работа. Мы закрепили лодку на балбере оторванного от ловушки фала, потом подтянулись, правда, с некоторым трудом преодолевая отбивающий нас ветер, к свернувшейся в неуклюжий треугольник ловушке, а уже затем, перебираясь по её балберам, подобрались и к оторвавшемуся от якоря углу её. Куском каната, предусмотрительно взятым бригадиром ещё на берегу, мы с великим трудом надёжно закрепили ловушку на фале её родного мёртвого якоря, предварительно немного выправив подтягиванием ломаную конфигурацию скукожившегося невода, решив остальное доделать уже в хорошую погоду.

Осталось теперь лишь благополучно добраться до берега, где ждали нас оставшиеся ребята. И тут мы, на радостях от успешно проведённой операции по спасению невода, совершили роковую ошибку, которая могла бы для нас обоих окончиться непоправимой трагедией. Нам бы просто, перебираясь по балберам центрального крыла, добраться до берега, преодолевая тугой напор встречного ветра. Правда, тяжело, неудобно, но зато надёжно. А мы, даже не подумав о таком возможном варианте, понадеялись на привычные вёсла. Но на полдороге от берега, это метров 20–25, лодка практически остановилась. Или ветер усилился, или у меня уже не хватало сил преодолеть его напор, но мы почти не двигались. Спас наше катастрофическое, по сути, положение всё же опытный бригадир: он бросил на дно лодки своё рулевое весло и кинулся ко мне на помощь. Но даже удвоив усилия, мы с величайшим трудом только и смогли приблизиться к берегу. А там нас уже ждали ребята, стоя почти по пояс в воде. Они подхватили лодку и мигом вытащили её на берег.

Никто не сказал ни слова по поводу этого происшествия, будто ничего необычного не случилось. Только бригадир молча протянул деньги Татарину – Жене Файзулину, и он так же молча их взял и сразу пошёл к магазину. А мы, все остальные, не сговариваясь, направились, не спеша, к деду. У меня же на всю жизнь остался в памяти этот коварный восточный ветер…

8.

После того памятного шторма мы полностью исправили повреждённую ловушку только с помощью буксирного катера, пришедшего из города буквально на следующий день. И потом ещё почти месяц мы без происшествий отработали на неводе. Рыбалка же наша закончилась окончательно только в начале сентября, и мы все, кроме деда и бригадира, вернулись в прежнюю свою бригаду грузчиков. Состав бригады практически не изменился, и нас приняли как своих, будто мы и не отсутствовали в ней несколько месяцев кряду. Лето подходило к концу, и в моей новой камчатской жизни начиналась новая полоса открытий и разочарований. И, прежде всего, в себе самом. Да, я рвался снова увидеть свою далёкую родину моего детства, но увидел совершенно чужую мне страну, неустроенную и будто с опустошённой душой. И люди, населяющие её, были уже совсем не похожими на тех, среди которых прошло моё детство. Но надо было жить среди них и продолжать искать собственную тропинку к исполнению своих сокровенных мечтаний, которые всё ещё еле-еле просматриваются в туманной дымке бытия будущих лет. Только море-океан да зелёные летом сопки, обрывающиеся неодолимыми каменными стенами в его пенные волны, а ещё сахарные головы вулканов над ними оставались прежними – знакомыми, понятными, родными. И сразу стало очень уж грустно от осознания дикого диссонанса воспоминаний о далёком детстве с сегодняшними реалиями этого края огнедышащих гор, у подножия которых на берегу Тихого океана мне суждено было родиться. И, кажется, впервые я в эту на редкость промозглую осень с безжалостным сарказмом