Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

рассвета обозначили горизонт, небо было спокойно. Торопливые артиллеристы выкатывали орудия на середину улицы, снимая лафеты с передков.

На калужском базаре тоже пробуждалось утро, и пожилые женщины, поклонившись церковным главам, начинали свой торг. Огромные жаровни дышали огнем тлевшего древесного угля, а на просторных противнях шипела поджаристая печенка. В неохватных чугунах томилась требуха, промытая в уксусе и пропитанная молоком: торговки изготовляли рубец — примитивную пищу для заполнения солдатского чрева.

Торговки, зазывая солдат, предлагали им печенку в обмен на пятаки. Павел Шатров и Илья Лыков ели сальники, начиненные гречневой кашей.

— Мы, друг, чревоугодники, — сказал Илья Лыков, засовывая сальник за скулу. — Пока нас пожрет война, мы много истребим пищи.

— Что верно, то верно: в нашей сельской местности мужики употребляют пищу не ради войны, а для того, чтобы каждодневно опорожняться, — заметил Павел Шатров и от густого запаха баранины часто заикал.

Торговка была объемиста и мясиста и имела приятные мысли сохранить в определенной норме свою талию. Она перевернула слегка подрумянившиеся сальники ножом, духовитое баранье благовоние защекотало в ноздрях. Торговка чихнула и вытерла нос рукавом голубого платья.

— Господа военные, — произнесла она, — нынче ночью я слышала стрельбу из пушек: во сне ли это было или же наяву?

— Это, обожаемая мадмазеля, решительно все равно: в нашей сельской местности один старичок слышал артиллерийскую канонаду во сне, но он все равно от страха на постели обгадился, — деликатно ответил Павел Шатров и положил на широкую ладонь торговки два серебряных гривенника.

4. Тактика непредвиденных дерзновений

Бог наш сердцем кроток, но чужое дерзновение им поощряется.

Нижние чины двести двадцать шестого пехотного Землянского полка явно стремились к тому, чтобы на плодородной калужской почве продержаться до тех пор, пока не закончится мировая война.

Тайное чаяние землянцев являлось закономерным, и слагалось оно не без основания: полк считался второочередным, а лучшие русские авторитеты стратегии предугадывали, — устно и в печати, — что продолжительность войны займет в истории человечества времени не более как четыре месяца.

Обусловленный четырьмя месяцами срок войны землянцами принимался безоговорочно, и по их строгому расчету за такое краткое время кампании их полк не сможет даже в полной мере сформироваться. Однако утром шестого августа тайные чаяния землянцев опроверг рядовой седьмой роты Иван Бытин — официант по мирной должности и отменный по расторопности нижний чин.

В ночь на шестое августа Иван Бытин обслуживал полковое офицерское собрание, и там им были открыты замыслы русского генерального штаба относительно срока отправки полка в действующую армию. Предписание генерального штаба, зачитанное командиром полка, указывало, чтобы полк был в двадцатидневный срок со дня объявления мобилизации не только сформирован, но и отправлен к отечественной северо-западной границе.

Сообщение Ивана Бытина удручало нижних чинов тем, что чаяния их о долговременном формировании полка не оправдались. Но проникновенный разум Ивана Бытина вселил в сердца нижних чинов иное упование: он утверждал, что для двести двадцать шестого пехотного Землянского полка предстоит не боевой поход, а легкая военная прогулка. Лучшие знатоки военной стратегии — офицеры полка — доказывали, — а он, Иван Бытин, подслушивал, — что землянцы, прибыв на фронт через двадцать дней, не управятся принять участие в бою: первоочередные полки за это время победоносно вступят в Берлин.

Илья Лыков после сообщения Ивана Бытина притих: он не обожал чужих чаяний, а мечтал о словах Стыка, который обозвал себя пораженцем. Илья Лыков не полагал, что поражение русских войск произойдет именно в Берлине: там, по всей видимости, лежала победа русских.

Илья Лыков поделился своим мнением с Павлом Шатровым, только что прибывшим из самовольной отлучки в город, но Павел Шатров ничего не ответил, а извлек из кармана и развернул перед взором Ильи Лыкова первый национальный многокрасочный плакат.

На плакате в лице русского солдата изображался маленький царь Давид, поразивший и обезглавивший современного и вооруженного Голиафа-немца, с плоским стальным лбом и многочисленными снарядами в полости рта вместо зубов.

Нижние чины, обступившие Павла Шатрова, одобрили четкость выполнения плаката, и, таким образом, предназначенное падение столицы немцев было осмыслено. Плакат прикрепили к стене, и многие нижние чины, потрогав плакат пальцами, нашли все же существенную разницу между металлом и бумагой.

Между тем фельдфебель утверждал, что сила плаката неотразима, как и его команда, поданная нижним чинам: по команде фельдфебеля седьмая рота в полном составе вышла во двор, куда полковой начальник по хозяйственной части, капитан Потапов, доставил солому и бечеву для выплетения мат.

Соломенные маты предназначались для похода. Обозначенное начальство желало для нижних чинов походного удобства, а главным образом предостерегало их от простудных заболеваний: соломенные маты, по уверениям военного министерства, являлись лучшей постельной принадлежностью. Нижние чины рот и команд, однако, иначе понимали задачи военного министерства: они утверждали, что соломенные маты предназначались специально для показа Берлину. И нижние чины выплетали маты мелкой вязью, чтобы поразить немецкую нацию отменным российским мастерством.

Информация рядового Ивана Бытина приводила нижних чинов непосредственно в столицу немцев по следам первоочередных полков, но сам Иван Бытин не в полной мере подслушал разговоры офицеров полка: офицеры, правда, о военной прогулке в Берлин высказывались, но это было только предположение, а не прямое офицерское пожелание.

Командир полка, полковник Толбузин, утверждался в желании не просто вступить в Берлин по чужому следу, но и самому вместе с полком оставить в истории вторжения русских войск в первоклассную столицу строптивых немцев заметный след.

Перспектива вторжения являлась заманчивой и для офицеров, и поручик Савков, командир седьмой роты, будучи в передовой цепи, будто бы уже у опушки леса Шенвальде, с вершины дерева руководил артиллерийской и пулеметной стрельбой по берлинским предместьям. Порыв поручика являлся благородным, он не мирился ни с чем иным, как с получением золотого оружья с шелковым темляком на георгиевской ленте.

Капитан Кирпичев в своих порывах, однако, предвосхищал поручика: он будто бы уже командовал полком за выбытием полкового командира, тогда как полковник выбывшим себя из строя никогда не мыслил. Кроме того, капитану Кирпичеву было известно, что за выбытием командира полка его обязан заменить по старшинству командир первого батальона капитан Нелидов. Капитан Кирпичев устранял и это препятствие: он уверял себя, что в день его вступления в командование полком капитан Нелидов будет убит. Таким образом дальнейших препятствий не встречалось, и капитан Кирпичев мысленно перекрестился, почтив память капитана Нелидова.

Таким образом офицеры единодушно решили сформировать полк раньше срока, чтобы своевременно подтянуть резервы к осаждаемому Берлину. Молчавший капитан Потапов — начальник по хозяйственной части — вставил, однако, свое небольшое