Рыцарь страха и упрека - Алла Холод

Соня ничуть не возражала против того, чтобы маленькая Даша большую часть времени находилась у бабушки, иначе она попросту не смогла бы закончить институт. Боязнь после длительного перерыва переиграть руки и лишиться профессии заставляла Соню относиться к учебе определенным образом: она уже не горела, не трепетала при прикосновении к клавишам. Она просто получала диплом о высшем образовании.

После института вопрос о дальнейшем трудоустройстве решился как-то сам собой, будто другого варианта не могло быть и в принципе: Соня устроилась на работу в оперный театр. Туда, где прошло ее детство, где ей был знаком запах каждой пылинки, а музыкой звучал не только оркестр, но и цоканье собственных каблуков по паркету в фойе. С тех пор, как ее сердечко обрывалось при первых аккордах увертюры к «Кармен», с тех времен, когда она стирала детские слезы в последнем акте «Травиаты», прошла целая жизнь. Но теперь оказалось, что эта жизнь мгновенно вспомнилась. Да она и не исчезала, наверное, просто другие события как-то оттеснили такую важную часть Сониной жизни на задний план. А теперь опять вывели на передний. Любовь к театру, его атмосфера снова заполнили Соню, она вновь испытывала подзабытое чувство восторга, которое наполняло ее в тот момент, когда открывался занавес. Ей снова захотелось быть причастной к этому волшебному миру, в котором она чувствовала себя так органично и легко.

Соня еще студенткой музыкального училища в свое собственное удовольствие штудировала оперные клавиры, поэтому теперь работа концертмейстера приносила ей только удовольствие. Она прекрасно знала оперы, понимала, как нужно работать с певцами и чего от нее ждут. Радовалась, когда театр принимал к постановке новое оперное произведение.

С тех времен, когда Соня бегала по коридорам и собирала для своих кукол блестки в костюмерной, в театре изменилось многое. Но эти перемены не были плохими. Директором театра вот уже несколько лет был бывший оперный солист, с которым теплые дружеские отношения поддерживала Клара. Когда-то маленькую Соню, вечно шмыгающую за кулисами, он ласково называл стрекозой. Менялись солисты, менялся репертуар, наступившие финансовые сложности диктовали некоторые специфические условия: например, необходимость сдавать помещение театра для приема гастролеров. Но оставалось главное — музыка, особый театральный воздух, который ни с чем невозможно было сравнить.

Павел был, как всегда, озабочен своим карьерным ростом, он уверенно двигался к поставленным целям и против решения Сони работать в оперном театре совершенно не возражал. Благо они в то время жили недалеко, на утренние репетиции Соня убегала сама, а когда заканчивались вечерние, ее обычно встречал Павел. Зарплата концертмейстера была невелика, но она не имела принципиального значения в их бюджете — все финансы семьи находились в полном ведении Павла.

В первые годы супружества Соня и Павел все свободное от работы время проводили вместе. Но постепенно ситуация стала меняться.

— Сонечка, надо делать карьеру, надо зарабатывать деньги, — говорил Павел. — Ты сама понимаешь: под лежачий камень вода не течет. В нашей работе все зависит от моей собственной активности, так что ты уж не обижайся, если мне придется иной раз задержаться ради какой-то встречи или чего-то неотложного. Просто знай, что все, что я делаю, я делаю на наше благо, в этом ты должна быть уверена.

Соня не спорила, она понимала, что у Павла важная, ответственная работа, ненормированный рабочий день, он одержим желанием сделать карьеру. В конце концов, он мужчина, он носит погоны и совершенно не обязан посвящать ее в детали своих профессиональных обязанностей. А может быть, даже и не имеет на это права.

Римма Матвеевна, однажды завладев Дашей, отпускала ее к родителям уже только на выходные, и то с большой неохотой.

Павел все реже забирал Соню с вечерних репетиций, когда они были у нее в графике, а приезжал уже сразу домой. Соня понимала, что он очень устает, жалела мужа. К тому же от постоянного рабочего стресса у Павла стала побаливать голова, и без пары рюмок коньяка спазмы и усталость никак не желали сдавать своих позиций.

Супруги стали слегка отдаляться, но Павел объяснял это нормальным ходом течения жизни: они ведь уже не влюбленные детки, они взрослые люди, у них ребенок, у каждого своя работа, свои обязанности. Да, быть юными и влюбленными легко и приятно, но жизнь течет и с каждым годом добавляет новых забот и новой ответственности. Главное, что они вместе, что по-прежнему любят друг друга. И двигаться в этой жизни они будут только вместе и только вперед. В это Соня свято верила.

В овладении искусством кулинарии Соня достигла значительных успехов, она понимала это даже без посторонней оценки. А уж когда ее хвалили окружающие, это было только дополнительным подтверждением того, что поварские таланты ей не чужды. И если тесто продолжало оставаться темным пятном на горизонте ее кулинарных перспектив, то в некоторых областях она достигла высот, многим ее сверстницам просто не доступных. Она умела из любого подручного материала сделать прекрасную овощную икру: будь то банальная морковка или более интересные в кулинарном плане кабачки и баклажаны. Ее борщи совершенствовались с каждым днем, а из дешевого свиного почеревка или грудинки она научилась запекать восхитительные, сдобренные чесноком рулеты.

Понятно, что Павлу хотелось похвастаться искусством жены перед друзьями. Иногда он приводил домой сослуживцев, перед которыми Соня выступала во всем блеске. Ей и самой это нравилось. Чаще всего она не принимала участия в мужских разговорах, потому что они касались профессиональных тем, но всегда присматривала за тем, чтобы тарелки и рюмки не пустовали. Когда Павел просил, могла и сыграть что-нибудь — гостям интересно и ей приятно. Единственное, что ей было не понятно, так это зачем водить в дом людей которые тебе не нравятся?

Уже не первый раз Павел приглашал на ужин одного парня, немного постарше себя, Романа Величко, который на вид ей показался вполне приличным, вежливым, говорил правильно, вставал, когда она входила в кухню. Паша заранее предупреждал Соню о том, что вечером придет с ним, Соня готовилась, угощала их чем-то вкусным, обязательно удостаивалась похвалы. В общем, вечер проходил нормально, но как только Роман уходил, Павел облегченно вздыхал.

— Наконец-то он отвалил, — сказал Павел после очередного визита гостя, заваливаясь под бочок к Соне на диван перед телевизором. — Достал уже, еле выдержал его. Такой правильный, аж тошнит, ей-богу…

— Да? А мне он показался очень приличным, — заметила Соня.

— Да он и есть приличный, — подтвердил Павел. — Просто тошнит от него!

— А зачем же ты его приглашаешь? — удивилась Соня. — Он у нас уже, наверное, в третий раз, если я не ошибаюсь. Если он тебя раздражает, зачем ты его зовешь?

— Да и сам не хочу, но надо…

Павел изменил свое положение на вертикальное, было видно, что у него возникло явное желание поделиться с кем-то своими эмоциями.

— Понимаешь, какая штука, — начал он, скривившись, — этот Рома, он не просто Рома. Он начальник пресс-службы УВД. Я с ними познакомился, когда мы рейд по фальшивой водке проводили. Ты понимаешь, что обидно: фактически операцию готовили мы с ребятами, а по телевизору показали хрена, который вообще приехал только потому, что знал, что журналисты будут. Понимаешь, у нас считается нормальным, что одни готовят операцию, проводят, а потом дядя в больших погонах приезжает и говорит, как «круто мы тут боремся»…