Зеркальщик. Счастье из осколков - Наталья Алексеевна Мусникова

почтить бал своим присутствием. И супруга его, Анфиса Игнатьевна, тоже быть обещала.

Серые глаза Зеркальщика потемнели, став по цвету подобны угольной пыли:

- Вот как? Добро, в таком случае на бале мы с вами и встретимся. Да, кстати, не маскарад планируется?

Изюмов задумчиво почесал подбородок, припоминая, о чём щебетали супруга и старшая дочь, и огорчённо развёл руками:

- Вот уж чего не знаю, того не знаю. Может, у Софьюшки спросить?

- Полагаю, не стоит беспокоить Софью Васильевну, у неё сейчас хлопот по подготовке к празднику предостаточно. Если позволите, Алексей Петрович, я откланяюсь, мне ещё нужно подготовиться к вечеру. До встречи на бале!

Всеволод вежливо поклонился и исчез, а Алексей Петрович отчётливо вспомнил, как мальцом стоял зимой на верхушке большой обледенелой горы. И жутковато было, и весело, и как-то томительно щемило сердце за миг до того решающего шага, после которого ничего уже не изменишь и покатишься вниз, задыхаясь и слыша оглушительный свист ветра в ушах. И не знаешь, не ведаешь, что ждёт тебя внизу: пушистый ли сугроб, в который зароешься как в одеяло, или же твёрдая наледь, в кровь разбивающая руки и колени.

Осколок третий. Отражение для Зеркальщика

Хоть семейство Изюмовых и начало подготовку к балу заблаговременно, в дворянскую ассамблею всё же прибыли с изрядным опозданием. А всё из-за младшей дочери, Аннушки, которая трижды требовала причесать себя по-новому, сетуя на то, что ей по младости лет не позволены высокие, открывающие шею и плечи, причёски. Глядя на сестру, и старшая дочь, Юленька, тоже перчатки заменила, потом ожерелье в тон платью решила найти, всех горничных взбудоражив, а как пропажа отыскалась, решила, что на платье в тон украшение совершенно теряется. Одному богу ведомо, сколько бы ещё девицы собирались, доводя до совершенного отчаяния свою среднюю сестрицу, если бы батюшка, огневавшись, в приказном порядке не велел всем сесть в карету. А кто, мол, не успеет, тот дома останется либо же своим ходом добираться будет. Угроза возымела действие, барышни, пища испуганными мышками, застигнутыми в самый разгар пиршества котом, вспорхнули в карету и нахохленно замолчали, обиженно отвернувшись к окнам. Впрочем, Алексей Петрович в карете с дамами ехать не стал, предпочтя мягким бархатным диванам своего верного буланого конька Вихря, Варенька думала про чудный сон, с замиранием сердца вспоминая сероглазого молодца со шрамом на щеке, а на маменьку обижаться и вовсе было неприлично. Да и небезопасно, поскольку Софья Васильевна весь дом держала в строгости и воли много, что своим чадам, что слугам, не давала.

Когда карета подъехала к залитой ярким светом ассамблее, у дам вырвался единодушный вздох восхищения. И было от чего. Массивные кованые ворота были тщательно убраны еловыми ветвями, переплетены золотистыми лентами и чуть припорошены выпавшим днём снежком. На каждой высокой ступени входа стояли высокие напольные вазоны, также с еловыми ветвями, украшенными позолоченными орехами и пёстрыми нитями бус. Встречающие гостей лакеи были в жемчужно-белых ливреях, делающих их подобными сказочным духам, которые, согласно легендам, способны исполнить самое заветное желание в новогоднюю ночь.

Варенька, сбросив изысканную шубку из серебристого беличьего меха на услужливо подставленные руки, расправила нежное, цвета слоновой кости бальное платье и с замирающим от волнения сердцем шагнула в зал. Блеск и великолепие бальной залы, невероятных размеров ель, стоящая в центре и, казалось, упирающаяся в потолок своей верхушкой, на миг ослепили девушку. Варенька застыла, восторженно глядя по сторонам и позабыв о трепетно сохраняемом в глубине души сновидении, ведь реальность превзошла все самые смелые мечтания.

- Дитя, не стой у самого входа, это неприлично, - прошептала Софья Васильевна дочери, незаметно подталкивая её локотком и лучистой улыбкой приветствуя оказавшихся поблизости знакомых и соседей.

- Маменька, как же здесь красиво! – благоговейно прошептала девушка, не отрывая блестящих глаз от симпатичного миниатюрного ангелочка, прячущегося в густых ветвях праздничной ели.

- Рад, что тебе нравится, - прогудел Алексей Петрович, внимательно оглядываясь по сторонам и кивком приветствуя знакомых и коллег.

По залу поплыли звуки вальса. Раскрасневшуюся и не скрывающую торжествующей улыбки Юленьку пригласил стройный юноша в мундире кавалергарда, к трепещущей от волнения Аннушке подошли сразу два кавалера. Варенька, на долю которой партнёра для танца не досталось, отошла поближе к стене, с восхищением глядя на скользящие по паркету блестящие пары. И вот тут-то уже подзабытый сон и стал воплощаться в жизнь. Рядом со столиком, уставленным всевозможными лакомствами, барышня заметила среднего роста русоволосого мужчину в сером военного кроя платье. Варвара Алексеевна приглушённо охнула и во все глаза воззрилась на незнакомца, ведь это был он: мужчина из сна! Барышня с трепещущим от волнения сердцем отмечала всё новые и новые черты, которые успела приметить ещё во сне. Вот горделивый разворот плеч, величественная посадка головы. А вот и глубокий шрам на правой щеке, побелевший от времени, но всё ещё очень даже заметный. Варенька встретилась взглядом с большими, серыми, словно туман над водой, глазами и застыла, заворожённая серебристыми искорками на дне этих бездонных очей.

Стоит ли удивляться тому, что мужчина заприметил беззастенчиво уставившуюся на него девицу, но вместо того, чтобы огневаться либо же надменно вскинуть брови, выражая тем самым неудовольствие от столь грубого нарушения этикета, лишь вежливо кивнул. Варвара же Алексеевна вместо того, чтобы застыдиться и спрятаться в толпе либо же укрыться за веером, почтительно присела, как делала всякий раз, когда в дом приходили папенькины друзья, люди весьма почтенные и, к вящему огорчению барышень, лет преклонных. Уголки чуть надменных, чётко вылепленных губ незнакомца приподнялись, обозначая улыбку, после чего мужчина решительно одёрнул мундир и широким шагом двинулся к окончательно растерявшейся Вареньке.

«Что же делать? Мы же незнакомы!» - вспугнутыми воробьями пронеслось в голове у барышни, и она в растерянности повернулась туда, где, как ей помнилось, остановились её родители.

К счастью, папенька с маменькой по-прежнему оставались у увитой серебристыми лентами колонны, ведя оживлённый разговор с седым гневливого вида генералом, рядом с которым стояла молодая, Варенькина ровесница, барышня. Для дочери девица держалась слишком смело, то что-то шепча генералу на ушко, то тонкой рукой в длинной белой перчатке касаясь его плеча, то переплетая свои нежные пальчики с его толстыми пальцами. Как успела заприметить Варвара Алексеевна, регулярно тренирующая наблюдательность, на безымянном пальчике девицы сверкало золотое кольцо с неприлично крупным бриллиантом. На правой руке генерала также поблёскивала кольцо, хотя, насколько Варенька помнила, мужчина три года назад овдовел. Причём гибель его супруги вызвала