Внезапно в дверь стучат - Этгар Керет

— Я не знала, что вы с Чорным и ночью сюда приходите, — сказала Альма и заковыляла к световому пятну у входа в парк.

— Мы нет, — в отчаянии простонал Рональ. — Чорный убежал, — добавил он и поспешил уточнить: — Потерялся…

Шнайдер плясал вокруг него с раздражающей веселостью глупого и не слишком чувствительного шнауцера.

— Он не понимает, — извинилась Альма. — Он чувствует запах Чорного у тебя на одежде. Он думает, Чорный тут.

— Я знаю, я знаю, — пробормотал Рональ и вдруг, совершенно внезапно, расплакался. — Но нет, нет, он не тут. Может, он уже умер. Задавили, или дети его мучают где-нибудь на заднем дворе, сигареты об него тушат, или муниципальные инспекторы…

Альма успокаивающе положила руку ему на плечо. Ее рука была влажной от пота, и эта влага была по-своему приятной, какой-то нежной и живой.

— Ловцы собак по ночам не работают, а Чорный — умный пес, нет шансов, что его собьет машина. Вот если бы это был Шнайдер… — сказала она и бросила на своего веселящегося шнауцера печальный и любящий взгляд, какой красивые девушки всегда приберегают для своих уродливых подруг. — Тогда бы нам было о чем беспокоиться. Но Чорный умеет устраиваться. Я прямо вижу, как он сейчас подвывает у тебя под дверью или грызет какую-нибудь краденую кость у подъезда.

Рональ мог позвонить Ниве и спросить, вернулся ли Чорный, но предпочел пойти домой и выяснить сам. Дом был рядом, а еще — именно из-за того, что Альма сумела вселить в него надежду обнаружить Чорного дома, — он не хотел, чтобы хорошую новость ему сообщила Нива. «Мы с ней, — подумал он, — давно должны были расстаться». Он вспомнил, как однажды смотрел на спящую Ниву и представлял себе ужасный сценарий: она погибает в теракте, а он раскаивается в своей измене и плачет от стыда в прямом эфире «Нового вечера»[16], успешно выдавая эти слезы за слезы чистого горя. Эта мысль, вспомнил он, была печальной и ужасной, но он удивительным образом испытал облегчение. Как будто такое стирание Нивы из его мира освобождало место для чего-то другого — с ароматом, цветом, жизнью. Но не успел он снова почувствовать себя виноватым, в фантазию пробралась Ранана, после смерти Нивы поспешившая переехать к нему — сначала чтобы сочувствовать и поддерживать, а потом просто так, без повода. Рональ продолжал плыть по волнам фантазии, пока Ранана не сказала: «Или я, или Чорный», — и он выбрал Чорного и остался в квартире один. Без женщины. Без любви, не считая любви Чорного, от которой, честно говоря, только обострялось то ужасное одиночество, которое Рональ называл своей жизнью.

Рональ прошел мимо него, рискуя не заметить. Он слишком сосредоточился на поисках света хотя бы в одном окне собственной квартиры на третьем этаже. Чорный тоже был занят — его затуманенный взгляд восхищенно следил за руками продавца шаурмы, отрезавшими от вращающегося мясного конуса тонкие мясные пластинки. Но когда они наконец заметили друг друга, встреча была переполнена облизыванием и чувствами.

— Собака ваще, — заявил продавец, преклонил колено перед Чорным и положил несколько полосок жирного мяса поверх бумажной салфетки на тротуар, словно жрец, прислуживающий лохматому божеству. — Чтоб ты знал, сюда много собак приходит, и я им ничего не даю. Но этот? — Он показал на Чорного. — Это что, турецкий какой?

— Почему турецкий? — выпрямился Рональ.

— Да просто, — извинился продавец. — Я из Измира, вот и подумал. Я когда маленький был, у меня был вот точно такой, щенок был. Только он в доме писался, так папа мой разозлился и его прогнал, как будто он это специально. Но ты — ты человек хороший. Вот он у тебя убежал, а ты даже не сердишься. Не как эти арсы[17], которые лупят собаку поводком, стоит ей только остановиться посмотреть, как шаверма крутится.

— Он не сбежал, — поправил Рональ и опустил усталый лоб на крепкую спину Чорного, — он потерялся.

Ночью, в постели, Рональ решил, что напишет книгу. Что-то между поучительной притчей и философским трактатом. Это будет история о том, как король, которого любят все его подданные, теряет то, что ему дорого. Не деньги, нет, — может, какого-нибудь сына, или брата, или даже певчую птицу, если такого в книгах еще не было. Примерно к сотой странице книга превратится из аллегории в нечто более современное, повествующее об отчужденности, которую ощущает человек в современном обществе, — и не предлагающее особого утешения. К сто шестидесятой — сто семидесятой странице книга с точки зрения читабельности превратится в один из тех романов, которые хорошо проглатываются в самолете, но качеством будет повыше. К трехсотой странице книга превратится в приятное на ощупь пушное животное, которое читатель сможет обнимать и гладить, чтобы справиться с одиночеством. Рональ еще не решил, какую технологию использует, чтобы превратить книгу в приятное на ощупь животное, но, прежде чем заснуть, заметил про себя, что молекулярная биология и книгоиздательство двигались в последние годы семимильными шагами и сотрудничество между ними напрашивается само собой.

Той же ночью Роналю приснился сон: во сне он сидит на веранде и внимательно просматривает дневную газету в отважном и искреннем намерении открыть тайну человеческого существования, и тут на крыльцо выскакивает его возлюбленный пес Чорный в модном сером костюме и с огромной костью во рту. Чорный возлагает кость к его ногам и наклоном головы дает Роналю понять, что ответ стоит искать на страницах экономического раздела, а затем дополнительно разъясняет глубоким человеческим голосом, слегка напоминающим голос теледиктора Гильада Адина, что род людской — это всего-навсего офшор.

— Офшор? — теряется Рональ, а Чорный кивает своей мудрой головой и рассказывает, что его налоговый консультант, инопланетянин с той же звезды, с которой прибыл сам Чорный, порекомендовал ему вложить прибыль в стартап экологического типа, потому что инопланетные налоговики это обожают. И что через несколько компаний-прокладок он очень быстро вышел на весь этот рынок развития жизни и новых биологических видов на отдаленных планетах.

— В целом, — объяснил Чорный, — всем понятно, что на развитии человеческого рода, как и на развитии других биологических видов, особо не прогоришь. Но поскольку речь идет о принципиально новой области, в которой черт знает что происходит с налоговой точки зрения, никто не может помешать мне выписывать по любому поводу гору квитанций.

— Я не верю, — отбивался Рональ во сне, — я отказываюсь верить, что наша единственная роль во вселенной — быть офшором, через который мой возлюбленный пес сможет отмывать деньги.

— Прежде всего, — заметил Чорный, — об отмывании денег никто не говорит. Все, что я зарабатываю, сразу становится белым, никаких фойлэштикес[18]. Речь идет только о полулегальном методе раздувания расходов. А вдобавок давай предположим, что я соглашаюсь с тобой и принимаю твою исходную установку: подлинная роль человечества — не в том, чтобы служить офшором. Если мы разовьем этот умственный выверт — какая же у человечества тогда роль? — Чорный помолчал и, увидев, что Рональ не находит ответа, дважды гавкнул, взял в зубы кость и ушел с веранды.