Красная сестра - Марк Лоуренс

— Сейчас ты кое-что увидишь! — Взволнованный девичий голос слева от Ноны.

Мартен объяснил, что любой, кто надеется выиграть бойцовский кошелек или даже присоединиться к Калтессу, может явиться в ночь всех желающих и за крону сразиться с конюшней Партниса.

— Раймел убьет их, — с благоговением произнесла Сайда.

— Не убьет, — даже перекрикивая рев, Мартен ухитрялся говорить презрительно. — Ему платят за победу. Он устроит представление. Убийство не идет на пользу бизнесу.

— Кроме тех случаев, когда идет. — Еще один голос, совсем рядом.

— Раймел делает, что хочет. — Девочка слева от Ноны. — Он может кого-нибудь убить. — Судя по голосу, ей этого почти хотелось.

На ринг вышел претендент: лысый мужчина, толстый и сильный, волосы на его спине были такими густыми и черными, что скрывали его кожу. Руки у него были как куски мяса — наверное, кузнец, привыкший каждый день махать молотом. Нона не могла видеть его лицо.

— Разве Партнис не говорит Раймелу...

— Никто ничего не говорит Раймелу. — оборвала Сайду девочка. — Он — единственный высокородный, вышедший на ринг за последние пятьдесят лет. Так сказал Регол. Ты не указываешь высокородным, что им делать. Деньги для него — ничто.

Нона слышала такой же тон — тон благоговения — в церкви Надежды, где ее мать и Мэри Стримс призывали нового бога и пели гимны, которым их учил проповедник Микэл.

Прозвенел колокол, и Раймела закрыли вместе с кузнецом.

Нона видела кусочек ринга, от угла одного бойца до угла другого, но, когда они отходили в сторону, она их теряла. Раймел двигался с неторопливой точностью, останавливая продвижение кузнеца ударами в голову, отступая назад, чтобы дать ему опомниться и заманивая его вперед для следующего удара. Это не было похоже на состязание, если не считать того, что кузнец соревновался, сколько раз он сможет остановить кулак гиганта своим лицом.

Лай толпы нарастал с каждым ударом, с каждым сгустком крови и слюны. К тому времени, когда Раймел перестал бить кузнеца и тот упал, его противник еще не нанес ни одного удара.

— Зачем кому-то это делать? — спросила Сайда, поднимаясь от глазка и содрогаясь. — Зачем им с ним драться?

— В этом боевом кошельке куча денег, — сказал Мартен. — Он становится толще каждый раз, когда кто-то пытается и терпит неудачу.

Нона не сводила глаз с Раймела, который расхаживал взад-вперед по рингу. Она ничего не сказала, но знала, что дело не только в деньгах. Каждая твердая линия на лице бойца была вызовом, написанным на нем. Рев масс раздувал огонь, но развел его именно Раймела. Подойди и испытай меня.

Еще двое попытались до конца ночи, но у бойца на другом ринге, Гретхи, было больше желающих. Возможно, она была скорее актрисой, позволяя своим противникам бить, подавляя их техникой, а не жестокостью. Раймел относился к своим врагам с презрением, бросая их на доски окровавленными и униженными.

Работа, которую Майя требовала от них, не была ни долгой, ни трудной, и была разделена между детьми, которых было больше необходимого. В большом зале Нона полировала, подметала и скребла полы. На кухне она чистила, носила, мыла, резала и топила. В уборной она убирала нечистоты: вычерпывала, вытирала и рыгала. Обслуживание боевой экипировки, спарринг-рингов, тренировочного оружия и тому подобного — все это ложилось на плечи подмастерий. Бойцы сами заботились о своем собственном оружии, как и любой, кто доверял свою жизнь острому лезвию или прочной кольчуге.

Иногда кто-нибудь за пределами Калтесса нанимал группы старших детей, чтобы собирать фрукты или рыть канавы, но в основном, как сказал Регол, их главной задачей было расти и показывать обещание, ради которого их приобрели. Майя призналась, что ни один из них не будет продан по меньшей мере год, а то и два или три:

— Иногда обещание не проявляется должным образом, пока у девушки не начинает идти кровь. В тринадцать лет я не была и вполовину моего нынешнего роста. Не имеет смысла обучать вас, пока Партнис не узнает, кем вы станете. Обучение стоит денег, которые, по большей части, пропадут. Никто никогда не сможет стать ринг-бойцом, если в нем не будет видна старая кровь. И даже когда Партнис уверен, что у тебя есть дар для этого, он любит ждать – говорит, что лучше тренироваться тогда, когда ты в основном вырос в свой размер и скорость, так что тебе не нужно все время приспосабливаться.

Дважды в день Майя заставляла весь чердак на час выходить во двор. Сначала они убирали гири бойцов обратно в сундуки в кладовке, а потом бесконечно бегали кругами, невзирая на дождь и ветер. Нона с нетерпением ждала этих ежедневных побегов от замкнутой скуки чердака и рутины домашних дел. Она работала с Сайдой и Турамом, последними приобретениями Гилджона — они поднимали гантели поменьше, брошенные во дворе, и возвращали их в комнату для тренировочных снарядов. По правде говоря, они с Турамом скорее мешали, чем помогали Сайде. Когда они поднимались по ступенькам, мимо них прошел Денам, держа в каждой руке по одной тяжелой гантеле, и только пот, прилипший к рыжему пламени его волос, давал им понять, что он скрывает свои усилия.

Они остановились, чтобы пропустить его, а потом Сайда повела их дальше:

— Тащим!

Нона ничего не имела против, хотя помощи от нее было мало и у нее болели руки со спиной, а пот щипал глаза. Ей нравилось чувствовать себя частью чего-то. Сайда была ее подругой, и, хотя ей не нужна была помощь Ноны с гирями, она ценила это.

В их дружбе Нона нашла то, что отсутствовало в вере деревни, в Надежде матери, в нравственных наставлениях Наны Эвен или в семейных узах, которые она видела разорванными. То, что она считала святым и достойным жертвоприношения. Ноне было трудно заводить друзей — она не понимала, как это работает, но иногда такое случалось. У нее был только один друг, ненадолго, и она потеряла его; она не собиралась терять другого.

— Расскажи мне, как ты оказалась в Хэрритоне, дитя. Прямо под петлей. — Голос настоятельницы Стекло прервал воспоминания Ноны, и она обнаружила, что идет по каменной дороге, разделяющей широкие, продуваемые всеми ветрами поля, на которых паслись лошади и овцы. Слева и справа виднелись редкие усадьбы, впереди — низкие остроконечные крыши вилл, а за ними — крутой склон плато.

— Что? — Нона потрясла головой. Она почти не помнила, как покинула город. Оглянувшись, она увидела, что тот в миле или больше позади, а по бокам настоятельницы идут две монахини.

— Ты собиралась рассказать мне, что случилось с Раймелом Таксисом, — сказала настоятельница.

Нона снова посмотрела на монахинь; обе выше настоятельницы Стекло, одна — очень худая, другая — с более округлыми формами, их рясы порхали вокруг них. Она смутно помнила, как они присоединились к настоятельнице у каких-то маленьких ворот в городской стене. Одной из них было, пожалуй, столько же лет, сколько настоятельнице, ее лицо было морщинистым и обветренным, глаза — холодными, губы — тонкими. Другая, помоложе, зеленоглазая, ответила на рассеянный взгляд Ноны широкой улыбкой, заставившей ее отвести взгляд.