«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз - Алексей Николаевич Баскаков

было слегка искажено важное политическое заявление, и Томас Манн – опять же из осторожности – был вынужден откорректировать его в письме к издателю Берману Фишеру. Издатель, в свою очередь, направил оправдательную записку в имперское министерство внутренних дел в Берлине со ссылкой на письмо Томаса Манна. Но в Москве была принята к сведению версия «Вашингтон пост». Соответствующий пассаж из нее в начале июля процитировала немецкая эмигрантская газета «Паризер Тагеблатт»: «Я не коммунист, но я считаю, что коммунизм – единственная система, которую можно противопоставить фашизму. Если потребуется выбирать между коммунизмом и фашизмом, я предпочту коммунизм»[82]. Сочетание двух этих моментов – личного контакта с президентом США и благожелательного отзыва о коммунизме – безусловно, увеличило значимость Томаса Манна в глазах советского руководства.

18 июля 1935 года московская немецкоязычная газета «Дойче Централь-Цайтунг» опубликовала письмо Генриха Манна, в котором он называл Советский Союз «самым прогрессивным государством мира». 6 августа его перевод был напечатан в «Правде». Сотрудничество Генриха Манна с Бехером приносило плоды. В московском журнале «Интернациональная литература», немецкую версию которого редактировал Бехер, вышел отрывок из нового романа «Юность короля Генриха Четвертого». 24 июля 1935 года Генрих Манн с воодушевлением писал брату Томасу о любезном письме от редактора «Интернациональной литературы». Он полагал, что его роман о французском короле едва ли заинтересует Советы, и был приятно удивлен реакцией Москвы. Томас Манн отвечал с обратной почтой: «Я <…> особенно рад твоим русским успехам. Там все-таки как раз лучший мир. Классовое господство туда и сюда. Они ведь сейчас хотят вместе с буржуазными демократиями стоять против фашизма. Предвкушая это, я в Америке так и говорил о коммунизме, что Humanite радовалась. Русское восхищение твоим творчеством показывает, что я был прав»[83]. Удивительно, что эти слова Томаса Манна из письма к брату полностью соответствовали линии пропаганды, которую в то время проводило советское руководство.

Всего через неделю, 31 июля 1935 года, Томас Манн случайно узнал из немецкоязычной газеты «Прагер прессе», что его роман «Волшебная гора», который в СССР в свое время «не пропустили из-за буржуазной идеологии», вышел в Москве в русском переводе[84]. Он составлял два тома Собрания сочинений Томаса Манна, издания с несколько странной хронологией: том I с половиной романа «Будденброки» выходил в 1935 году, тома IV и V содержали «Волшебную гору» и были датированы соответственно 1934 и 1935 годами, второй же и третий том вышли только в 1936 году. Ответственным редактором и основным переводчиком был литератор немецкого происхождения Вильгельм Зоргенфрей. Это издание было свидетельством еще большего успеха Томаса Манна в «лучшем мире», чем успех его брата Генриха. В Москве, по всей видимости, переводили работу с нобелевским лауреатом на более интенсивный уровень.

Томас Манн незамедлительно написал в редакцию «Интернациональной литературы». В письме говорилось, что он узнал (якобы) от своего сына Клауса о выходе в СССР «Волшебной горы» и просит в виде исключения перевести ему гонорар в Швейцарию. В ответе из Москвы с датой 21 августа 1935 года сообщалось, что гонорар будет переведен[85].

Братьям Манн продолжали поступать приглашения посетить СССР. 3 октября 1935 года Генрих Манн писал Томасу:

<…> если бы нам удалось повидаться, то мы, пожалуй, подумали бы, а не предпринять ли нам вместе большое, по-видимому необходимое, ознакомительное путешествие в Советский Союз. К тебе наверняка тоже часто приходят приглашения. Это, скорее, напоминания, и чувствуешь себя уже в долгу перед большевиками. Не будь их – какая еще фактическая опора была бы у левых[86].

Томас Манн отвечал 10 октября:

<…> по моему запросу мне теперь даже прислали денег, в большом количестве. Это, определенно, особый знак внимания; а в Зальцбурге был работающий в Москве молодой дирижер, чьи настойчивые и соблазнительные приглашения поскорее приехать туда с визитом звучали весьма санкционированно. У меня сильное желание последовать зову. Именно то, что мы оба, даже я, можем не сомневаться, что нас там будут носить на руках (а мы это можем) показывает, как сильно в последнее время изменились обстоятельства и как сильно Россия, духовно и политически, приблизилась к Западу и к демократии, чтобы вместе с ними дать отпор самому скверному, что есть на свете, – нацизму[87].

Истинные мотивы Советов писатель, польщенный их «особым вниманием», как видно, не распознал. Их прагматическую заинтересованность в его содействии он прекраснодушно объяснял якобы происходящими в мировой политике положительными сдвигами. В приподнятом настроении он предложил брату Генриху весной 1937 года вместе отправиться в Советский Союз. Единственное, что его еще беспокоило, были возможные неприятности со швейцарскими властями из-за советской визы в паспорте[88].

Публикация в Москве отрывка из романа о Генрихе IV придала решающий импульс доселе робкой советофилии Генриха Манна. С этого времени дифирамбы советскому строю и Сталину прочно вошли в репертуар его публицистики. В октябре 1935 года в эмигрантском еженедельнике «Ди нойе Вельтбюне» появилась его статья «Сталин – Барбюс», в которой с пафосом прославлялись как биография диктатора, написанная Анри Барбюсом, так и сам «отец народов»[89]. Позитивный настрой Томаса Манна, напротив, вскоре сменился сомнениями. Энтузиазм своего брата он склонен был разделять только в меру и от случая к случаю. Высказывания Томаса Манна о коммунизме и его производных оставались спонтанными и нередко противоречивыми. 15 ноября 1935 года он писал Генриху: «<…> исключительно полезно и достойно <…> внушать буржуазному миру, что фашизм является не чем иным как западной формой большевизма и что “старому миру” нечего от него ожидать»[90]. Трудно понять, идет ли речь только о тактическом приеме с целью разоблачить фашизм сравнением, понятным «буржуазной» аудитории, или же Томас Манн действительно разделял такую точку зрения. Впрочем, возможно, что имело место одновременно и то, и другое.

6 декабря 1935 года Томас Манн зафиксировал в дневнике получение письма, «касающегося Генриха, его позиции и роли, его обожествления Сталина, короче, его подверженности влияниям и детской нехватке у него критики». Комментарий Томаса Манна к этому письму звучал так: «Поговорить об этом»[91].

Томасу Манну потребовалось долгое время, чтобы внутренне признать свой статус эмигранта. Еще в 1935 году он неоднократно жаловался в дневнике на страх и депрессию. Его жизненные обстоятельства не способствовали стабильному оптимизму, который, впрочем, никогда не был его сильной стороной. Его радовало, что два первых тома библейской тетралогии продолжали легально и успешно продаваться в Германии. Об этом из Берлина сообщал Берман Фишер. Но именно из-за успеха «Иосифа и