Вопреки, или Ты меня не купишь - Диана Билык

— Сколько времени? — сипло выдохнула я, сжавшись от неприятного холода, что заполз под одежду. Я мечтала бы оттянуть этот момент, но вслух побоялась сказать.

— Что? — Ренат ступил ближе, согнулся, как кот который собирается прыгнуть на мышь. Самолет сильно тряхнуло, отчего муж обеспокоенно обернулся на дверь и перевел взгляд на мигающий сигнал пристегнуть ремни.

В динамике что-то говорил командир воздушного корабля, но я, из-за стучащего в ушах пульса, ничего не разобрала.

В проеме распахнувшейся двери появился молодой стюард. Весь с иголочки, в белоснежной рубашке, что сверкала выглаженным воротником, и черных узких брюках. Парень был подстрижен идеально ровно, но внезапно с серьгой в ухе. Он учтиво поклонился Волгину, показал на два кожаных кресла, что приютились в другой стороне нашей комнаты, и спокойно попросил:

— Господин Волгин, — перевел на меня светлый взгляд. — Госпожа, — кивнул и поклонился, приложив ладонь к груди, — пожалуйста, пристегните ремни. Пролетаем край грозового фронта. Немного потрясет.

Ренат с видом сонного кота отступил в центр комнаты, слишком спокойно набросил на обнаженные плечи рубашку и, оставив ее не застегнутой, подошел ко мне. За окном, кажется, конец света наступил, пугающий меня не меньше, чем близость с мужем, а ему словно все равно.

— Выпьешь вина для храбрости? — протянув мне ладонь, Ренат пригласил пройти к креслу.

Я мотнула головой. Боюсь, что сейчас любая жидкость пойдет из меня назад.

— Ничего не хочу, — ответила, подавшись вперед и спустив ноги на пол.

Если бы не непогода, вряд ли я бы осмелилась на такие прикосновения, но я с детства боюсь грозу до паники, потому готова броситься в объятия даже монстру. Он все равно покажется мне добрее, чем разрывающееся пузо неба, запускающее холодные стрелы дождя в землю.

Муж хотел взять меня за ладонь, но вдруг переместил руку выше и поддержал за локоть, пока я вставала. Довел до кресла, пристегнул, обжигая щеку теплым дыханием, касаясь губами волос, а потом вернулся к кровати, чтобы взять плед, и только тогда обратился к стюарду, что все еще мялся у выхода:

— Через сколько мы прилетим?

— Из-за крюка на пару часов дольше полетаем, но точнее командир корабля сообщит, — только после кивка Волгина парень быстро ушел, оставив нас одних.

Ренат какое-то время смотрел на запертую дверь, затем на мерцающие за окном электрические разряды, а когда свет в комнате приглушился, муж сел на соседнее кресло и, повернувшись, укрыл меня пледом.

— Пристегнись, пожалуйста, — прошептала я, когда самолет снова сотрясло от воздушной ямы.

— Играть в беспокойную жену не обязательно, — грубо вякнул Ренат и, щелкнув пряжкой, откинулся на спинку кресла.

Ренат

— А в кого играть обязательно? В шлюху? Или вещь, которую купили? — жена ощерилась, заискрила взглядом, не хуже, чем беснующиеся молнии в иллюминаторе.

— В ту, которая продалась, — не знаю зачем так сказал, но слово вылетело — не поймаешь.

Лицо Есении покрылось пятнами, губы плотно сомкнулись, выдавая гнев и ярость в некрасивой кривизне.

Она не Валери, не моя стройная и дикая пантера, покойная жена, способная скрывать в себе бездну загадок и быть простой и понятной одновременно. Брагина никогда не заменит мою любовь, и в этом не ее вина, но я почему-то хочу уколоть, сделать больнее.

Ей. И себе.

— Доволен приобретением? — съязвила Есения и посмотрела на свои сжатые руки, что лежали на худеньких и угловатых коленях. Наверное без одежды она покажется мне слишком тощей, хотя грудь налитая, полная, ложится в ладонь, но она не та, с которой мне хотелось бы зажиматься к постели.

Девушка часто заморгала, будто прогоняя слезы.

Самолет хорошо тряхнуло, выбив дух. Я, сильный мужик, задохнулся страхом, а девчонка, совсем сжалась, затряслась, и кулачки, раненые и в царапинах, побелели, губы столкнулись друг с дружкой и перечеркнули побледневшее лицо ровной полоской.

— Посмотрим, — отрезал я и откинулся затылком на спинку кожаного стула.

— На что? — вспыхнула жена. В ее голосе чувствовался неукротимый и праведный гнев, хотя призвуки дрожи явно указывали на страх перед стихией. — На что посмотрим?! — взвизгнула Есения. — Как я буду притворяться хорошей женой? Ноги расставлять, чтобы ты не выгнал моих родителей на улицу? Приятно осознавать себя властелином?

— Заметь, ты пошла на это сама, — я выгнул бровь, рассматривая, как покрывается пятнами нежная кожа на бледных щеках. — Сеня, — почему-то она дрогнула, когда назвал ее так. — Я ведь не принуждал тебя. Всего лишь дал выбор.

Девушка скрипнула зубами, отвернулась, затем снова повернулась, резко, словно вспомнила что-то важное, и буквально вгрызлась глазами в мое лицо.

— У меня выхода не оставалось, — как-то жалко пролепетала и судорожно сглотнула. — Но тебе этого не понять.

— Почему же? Прекрасно понимаю. Я знал, что покупаю бездушную, но очень красивую куклу.

Есения распахнула светлые глаза, будто ей в лицо ударило потоком холодного воздуха, вдруг закашлялась, дернулась в кресле, но, когда небо озарилось новой молнией, упала на сидение и прикрыла вспухшие веки. Светлые волнистые волосы перекрыли ее румяные щеки и в бликах грозы красиво засияли золотом.

— Идиотка… — она что-то еще прошептала, но разобрать в грохоте непогоды не получилось. Да и мне все равно, что она чувствует и что думает. Ради Валери я бы переплыл океан, научился бы заново дышать, ходить, жить… А ради этой надушенной пигалицы и пальцем не пошевелю.

Хватит с меня счастья, поиграл уже. И проиграл.

Я изучал невинное и чистое лицо жены, пока она молчала и дышала, часто вздымая грудь.

Незнакомка, чужая, не любимая.

Как ее целовать, чтобы возбуждаться, чтобы хотеть ее? Как обнимать, чтобы люди не заметили, что это вранье? Как ей доверить самое ценное? Не понимаю и никогда не пойму. Как отдаваться ей, чтобы ребенка зачать? А потом, как быть? Не знаю. И знать не хочу. У меня есть немного времени свыкнуться с мыслью, а пока нужно просто трахнуть ее. Думал, что это будет просто, а как представлю… чернота застилает глаза и злоба душит горло.

Все это болезненно и неприятно. Так сильно, что я готов ее ненавидеть всем сердцем, обижать, давить, как букашку, только чтобы убежала, скрылась, не заставляла меня делать то, что обязан.

— Ладно я согласилась ради отца, а тебе это зачем? — Сеня вдруг открыла глаза и взглядом просверлила в моем лбу невидимую дыру.

— Я столько заплатил, что могу не отвечать на твои вопросы, — не разорвал наши взгляды, а напротив, подался ближе, чтобы увидеть в светлом бушующем море крошечные точки мрака.

— Как и я могу не говорить с тобой, не пытаться понять, не пытаться привыкнуть. Ноги расставить? Да пожалуйста! — она что-то еще пискнула еле слышное, отвернулась, укусив кулак, и замолчала.