Страна снов - Роберт Л Андерсон

За ночь лето кончилось и наступила осень. В окно барабанил дождь, будто просясь в тепло, к стеклу липли почерневшие листья, словно ладони. Слышался свист ветра, похожий на чайник на кухне. Резко похолодало. Золотое сияние было смыто с полей, сменившись скучным монохромным оттенком мокрого дерна. Подойдя к окну, Деа увидела, как отец Коннора быстро пробежал от крыльца к машине, разбрызгивая лужи и прикрывая голову газетой, словно импровизированным зонтом.

Она натянула джинсы и любимую футболку с длинными рукавами, оставшуюся у нее с Чикаго (на локтях протерлись заметные дыры, а внизу виднелось пятно от кофе), в надежде, что она принесет ей удачу. Расчесывая пальцами волосы, Деа взглянула в зеркало, отметив, что выглядит отдохнувшей и спокойной, и на мгновение устыдилась этого. Иногда она казалась себе огромной пиявкой, живущей чужими снами.

С Мириам она твердо решила больше не разговаривать. Деа вообще общалась в основном с матерью, поэтому эту меру можно было назвать крайней – но оправданной. Она предпочла бы даже не видеть Мириам, но она умирала с голоду, а мать уже чем-то громыхала на кухне, будто решив напугать Деа так, чтобы та забыла про свой гнев.

Мириам тоже прекрасно выглядела и как будто немного поправилась за ночь – кожа гладкая, глаза ясные. В свободном кашемировом свитере, легинсах и больших вязаных носках она походила на модель из журнала о здоровом образе жизни в горах. Она уже доедала яичницу. Значит, прошлой ночью ходила в чужой сон – иначе Мириам никогда не ела по утрам. Деа еще острее почувствовала обиду. После вчерашней ссоры, когда Деа назвала мать лгуньей, это было наглой демонстрацией того, насколько ненормальна их жизнь.

И как ненормальна сама Деа – безотцовщина, ходящая в чужие сны.

– Деа!

Она не ответила. Громко хлопнув дверцей шкафчика, она достала хлопья и принялась есть их сухими, большой ложкой.

– Молока тебе налить к хлопьям? – Молчание. – Я могу поджарить яичницу. Хочешь яичницу? – Мать вздохнула и потерла лоб. – Послушай, Дидл… – (детское прозвище Деа). – Я знаю, ты на меня сердишься, но ведь все, что я делаю и всю жизнь делала, – это для твоей защиты. Ты должна мне верить. Я тебя очень люблю, кроме тебя, у меня никого и ничего нет…

Деа с грохотом поставила тарелку в раковину.

– Ну перестань!

Игнорировать мать было ужасно, но к этому примешивалось некое извращенное удовольствие, как если слишком усердно, до крови из десен, чистишь зубы нитью. В коридоре Деа натянула штормовку и сунула ноги в старые резиновые сапоги.

– Теперь всю жизнь молчать будешь? – донеслось из кухни.

Деа вышла на крыльцо и хлопнула дверью. Дыхание белым облачком повисало в холодном воздухе. Дождь лил стеной – водяная пелена искажала все вокруг, превращая мир в коричнево-серую бурду.

Странно, как резко меняется погода в этой огромной естественной чаше в самом центре страны, где никогда ничего не происходит. Будто кто-то напоминает, что мир непредсказуем и неукротим.

Сменяются времена года. Привычные схемы дают сбои. Люди меняются.

За все утро ей удалось не сказать матери ни единого слова.

Дверь открыл Коннор. Деа сразу поняла, что он ее простил, и радостно встрепенулась. Интересно, где-нибудь в уголке его подсознания еще мигает разноцветными огоньками «Извини»?

– Иисусе, – сказал он при виде Деа. – Входи, пока не утонула.

Он прикрыл дверь, и шум дождя стал приглушенным. В доме было прохладно и сумрачно – люстры еще не повесили, и лампы стояли замотанные в тонкий пластик, напоминая инопланетных птиц. Деа неловко застыла у двери, вдруг смутившись, что с нее капает на деревянный пол.

Но Коннор, похоже, не имел ничего против.

– Что, в Филдинге всегда такая классная погода? – спросил он.

– Скажи спасибо, что снег не метет. – Деа скрестила руки, и штормовка скрипнула, издав тихий пукающий звук. Деа быстро опустила руки. – В прошлом году Тоби выскочил во двор и чуть не замерз в сугробе. Хорошо, что у него такие длинные уши, а то мне бы его не найти.

Коннор захохотал так, что эхо понеслось по дому. Мебель еще не расставили, свернутые ковры лежали в углу, но Деа уже представляла, как будет выглядеть гостиная: обитые кожей диваны, потертые от многих лет просмотра «Суперкубка» и воскресного ничегонеделания; большой плоскоэкранный телевизор, немного продавленные, «освоенные» диванные подушки и множество семейных фотографий, торчащих, как сорняки, на всех тумбочках, книжных полках и над камином.

Деа достала из сумки айфон и подала, не глядя Коннору в глаза.

– Вот, прихватила нечаянно.

– Вот спасибо, а то я уже «Эмбер алерт» собирался объявлять. – Коннор стоял в спортивных брюках и мягкой футболке. Деа догадалась, что он в этом и спит, то есть она подняла его с постели. Тут она сообразила, что фактически была в постели с Коннором, и ей сразу пришлось подумать о чем-то другом. Ледяные кубики. Ядовитый плющ. Жаркая волна поднялась до корней волос. – Слушай, насчет вчерашнего…

– Я поэтому и пришла, – перебила Деа. – Я хочу извиниться.

– Необязательно, – отозвался Коннор.

– Нет, обязательно, – решительно отмела его снисходительность Деа. – Извини, я психанула. Мой отец любил дворовые распродажи, в детстве мы часто на них бывали. – Ложь получалась убедительной и быстрой, и Деа ухватилась за нее, выманивая в жизнь. – Вчера на меня что-то нашло…

– А что с ним случилось?

– Он умер. – Во рту появился скверный привкус, как от чего-то скисшего, несвежего, но от угрызений совести Деа отмахнулась – ее настоящий отец наверняка мертв, кем бы он ни был.

– Извини, – тихо сказал Коннор и коснулся ее руки. – У меня вот мама умерла. – Это прозвучало прерывисто, напряженно, будто он не привык произносить эти слова. Деа подумала о красивой женщине из сна, развешивавшей гирлянду на новогодней елке.

У нее мелькнула мысль – теперь у них есть нечто общее, но Деа сразу стало стыдно и тяжело. Что же она за дрянной человек такой?

– Мне очень жаль, – произнесла она.

– Спасибо. – Секунду Коннор стоял, неловко вертя айфон. Он был такой красивый в своих тренировочных штанах, что в голову лезли всякие глупости. Коннор поднял глаза: – Хочешь, теперь я свожу тебя на экскурсию?

– В качестве платы за вчерашнюю?

Он улыбнулся, и с его лицом снова произошла метаморфоза, словно сложился волшебный пазл: раз-раз-раз, и все идеально.

– Ну, самый большой в Огайо кукурузный лабиринт не обещаю, но можно насладиться прекрасными видами разнообразных коробок и ящиков.

– Интересно, – отозвалась Деа, радуясь возможности задержаться еще ненадолго.

Они пошли по просторным комнатам первого этажа, которые без мебели казались еще больше. Повсюду Деа замечала признаки нормальной семьи, выглядывавшие из мягкого, рыхлого наполнителя коробок, как грибы из перегноя, и ей все сильнее хотелось, чтобы сказанное об отце оказалось правдой. Тогда она могла бы убедительнее фантазировать: что вот у нее папа – адвокат. Нет, лучше врач. Кардиолог. Скончавшийся от сердечного приступа. Ирония судьбы. Горел на работе, вечно спасал других.