Страна снов - Роберт Л Андерсон

Коннор водил ее по комнатам, расхваливая обстановку, будто Деа была заинтересованным покупателем, а он риелтором, и сыпал собственными терминами вроде «нарезных втулок» или «постмодернистский классицизм двадцатого века», описывая раковину и унитаз. В кухне он гордо продемонстрировал открытый холодильник, в котором стояли только молоко, несколько упаковок китайской еды и три большие бутыли с кетчупом.

– Куда столько кетчупа? – не удержалась Деа. Зазвонил домашний телефон – пронзительно, резко, но Коннор и ухом не повел. – К Армагеддону запасаешься?

– Слишком много кетчупа не бывает, это даже в конституции записано.

– Что-то я такого не припомню из курса истории.

Телефон перестал звонить – включился автоответчик, и Деа буквально подскочила.

– Алло, – послышался женский голос, усиленный динамиками, – в пустой квартире получился стереоэффект. – Это снова Кейт Патински из аспирантуры факультета уголовного права университета Говарда Джея. Я бы хотела переговорить с…

Коннор одним гигантским прыжком оказался рядом и тычком выключил автоответчик.

– Звонок вежливости, – сообщил он, выравнивая дыхание. – Я устал говорить отцу и мачехе, что телефон надо в окошко выбросить.

«Кстати, где они?» – подумала Деа, поднимаясь на второй этаж.

– Они на обедне, – сказал Коннор. Хотя он шел впереди, Деа так и чувствовала, что он саркастически вытаращил глаза.

– А ты как отвертелся?

В Филдинге все ходили в церковь, хотя бы на Рождество и Пасху. Все, кроме Деа и Мириам.

– Я в Бога не верю, – обернулся Коннор. Его лицо было в тени, но Деа видела, что это сказано без улыбки. Она попыталась свести все к шутке.

– В призраков веришь, а в Бога нет? – Сама Деа не знала, верит ли она в Бога, но от вида лица Коннора, смутно белевшего в полумраке, его руки, вцепившейся в перила, в ней шевельнулось чувство неловкости. – Есть многое на свете, друг Горацио…

– Я и в рай не верю, – произнес Коннор каким-то чужим голосом, но тут же включил свет и снова стал прежним, улыбающимся. – А еще я люблю подольше поспать в воскресенье.

Деа представила спящего Коннора, сбившуюся в ногах темно-синюю фланелевую простыню, падающий во сне тихий снег…

– Добро пожаловать в «Каса Коннор», – сказал он, распахивая дверь в конце коридора. Деа вошла в красивую комнату с тремя большими окнами, впускающими много света (когда снаружи, в отличие от сегодняшнего дня, есть какой-нибудь свет). Дождь барабанил по стеклу тысячами маленьких ножек, будто целый крошечный народец решил сбежать туда, где лучше.

Пол был уставлен коробками со старыми призами и медалями с соревнований по плаванию, с видеоиграми, проводами и немного пострадавшими от воды книгами. Одежда была свалена на стол – в основном мятые футболки и джинсы. В комнате пахло сосной и свежей краской. Деа с трудом сдержала смех при виде темно-синего постельного белья. Может, прогулки по снам сблизят ее и Коннора? Может, она начнет лучше его понимать?

Она ощутила тягу – властную, непреодолимую – снова побывать в его сне, и как можно скорее. Сегодня же.

Но Деа уже нарушила течение его сна – сняла гирлянду, оставила надпись. Повторное проникновение в сны одного и того же человека – серьезное нарушение правил.

«А кому какая разница? – спросил ее неслышный голос. – Почему вдруг это важно?»

– Что смешного? – Коннор улегся на кровать, опершись на локти. Деа спохватилась, что она наедине с красивым парнем в его спальне. Неужели Коннор привел ее сюда с умыслом? Что бы посоветовала Голлум? Лобовую атаку в стиле камикадзе? Может, броситься к нему в объятия и покрыть поцелуями красивое лицо?

Напрягшись, Деа неловко замялась у двери.

– Ничего, – быстро ответила она. – Даже красиво.

– Спасибо, – улыбнулся Коннор.

– Мне, наверное, домой пора, – сказала Деа, сама не зная зачем. Не то из-за затянувшейся паузы, не то не могла решить, присесть на кровать или остаться стоять. Или потому, что ей не терпелось проникнуть в его сон, не спеша побродить и оставить надпись: «Я хочу тебя поцеловать».

– Уже? – Коннор сел. Разглядывая его лицо, Деа решила, что больше всего ей нравится подбородок: с таким подбородком никто не рискнет связываться. – Не хочешь фильм посмотреть?

– Фильм?

– Ага, – кивнул Коннор. – Попкорн, диван и кино. Воскресная классика.

– Ну хорошо, – решилась Деа, мстительно подумав о Мириам, которая, наверное, бегает по дому и смотрит в окна, ожидая возвращения дочери. Придумывает очередную ложь.

– Отлично, – Коннор встал. – Только попкорна у меня нет, придется его вообразить. Я даже куплю тебе воображаемую колу.

– Это по-рыцарски, – похвалила Деа. – Но я девушка современная, заплатим пополам.

Они смотрели боевик, сидя рядом на диване, при каждом движении касаясь друг друга бедрами. Деа не понимала одного из главных героев, говорившего с ирландским акцентом, и иногда теряла нить сюжета, но решила, что это лучший фильм в ее жизни. Когда вернулись отец и мачеха Коннора, он представил Деа как свою подругу. Это слово показалось ей сладким, как долгий солнечный сон о пикнике.

Прежде чем уйти, она сделала вид, что ошиблась дверью в поисках туалета, и сунула в карман одну из медалей Коннора – на всякий случай.

Теперь у нее стало два друга. Деа словно попала в иную реальность, где сила тяжести меньше и все легче и проще.

Вместо того чтобы ждать автобуса с риском получить пустой банкой из-под колы от Морган Девоу и Хейли Мэдисон, Деа с Голлум ездили в школу на «тахо» Коннора. В столовой они с Коннором и Голлум ели жареную картошку и спорили, подходит ли к ней майонез (Голлум высказывалась за, Коннор – категорически против).

Придя поболеть за школьную команду, они сидели на трибуне, втроем обернувшись огромным одеялом, которое Голлум нашла в амбаре (от одеяла сильно пахло овсом). Не обращая внимания на матч, они притворялись учеными, наблюдающими за чужеземными социальными группами и загадочными брачными ритуалами. Танцы были единодушно отвергнуты, и троица отправилась на машине Коннора на заброшенную ферму, где устроила в поле ночной пикник с кукурузными чипсами и сдобренным виски горячим шоколадом, который Коннор принес в термосе. На Хэллоуин они решили одеться бутербродом с мармеладом и арахисовым маслом. Голлум была мармеладом и с головы до ног разоделась в малиновое, Деа была маслом и пришла в коричневом, а Коннор ничего особого не надевал, просто сжимал девочек в медвежьих объятиях и вопил: «Сандвич!»

Коннор либо не понимал, что подружился с двумя отъявленными неудачницами, либо не обращал внимания. Он никогда не дразнил Голлум за ее одежду или за бесплатные обеды, которые она ела в столовой, но в остальном подкалывал по любым поводам – и за переживания за Гарри с Гермионой («Это так очевидно!»), и за любовь к «Лед Зеппелин», и за отказ пользоваться общественными уборными. Коннор ни слова не сказал о слухах, которые до него наверняка доходили, – что Деа с матерью каннибалы и зомби, высасывают кровь у местных животных и поклоняются дьяволу. Он не расспрашивал, почему на физкультуре Деа сидит на лавочке и иногда начинает задыхаться, хотя идут они совсем не быстро.