Китай при Мао. Революция, пущенная под откос - Эндрю Уолдер

из «Большой советской энциклопедии». Наибольшее влияние на Мао, вне всяких сомнений, оказал «Краткий курс истории ВКП(б)», также переведенный на китайский в 1939 г. [Commission of the Central Committee of the CPSU 1939; Li 2006b: 91–101]. Эта книга сформировала представления Мао о марксизме-ленинизме и деле строительства социализма, которые он пронес с собой на протяжении всей оставшейся жизни, заметив как-то, что он так и не прочел всю книгу целиком, а сфокусировался на заключительных параграфах каждой главы. Несмотря на достаточно поверхностное знакомство с материалом, Мао слепо принял извлеченные из него уроки в качестве догмы [Li 2006b: 101–102].

«Краткий курс истории ВКП(б)» представляет собой схематическую хронику истории развития и конечного триумфа партии большевиков в России. Кульминацией книги является описание исторического вклада Сталина в формирование социалистической экономики в СССР. Мао использует этот сюжет в дальнейшем в качестве плана действий для Китая в 1950-х гг. Однако именно на текущем этапе наибольшее влияние на лидера оказало живописание борьбы Сталина с конкурентами за партийное лидерство. В «Кратком курсе истории ВКП(б)» политические разногласия изображались как внутрипартийное противостояние, в котором были «правильная» и «неправильная» линии, отражающие соответствующим образом классовую борьбу между революционными и реакционными силами. Центральный постулат книги заключался в мысли о том, что классовая борьба продолжается и после установления социализма, поскольку капиталистический класс всегда наводняет партию своими представителями, которых следует выявлять и уничтожать [Tucker 1977; Walder 1991]. Таким образом, разночтения по политической линии с оппонентами вроде Бухарина и Троцкого оформлялись как противодействие представителям капиталистического класса, которые возглавляли внутрипартийный заговор против социализма. При такой версии событий Сталин представал в наиболее благоприятном свете и в качестве непогрешимого руководителя, который неизменно следовал «правильной» линии. Мао последовал этому примеру, закрепляя свою власть посредством насаждения культа личности и требуя подчинения своему новому, разработанному совместно с Чэнь Бода политическому курсу: так называемым идеям Мао Цзэдуна, или идеологии маоизма [Li 2010; Pantsov, Levine 2012: 335; Wylie 1980].

Первая сталинистская чистка кадров КПК

Описанный выше процесс завершила кампания 1942–1944 гг. «за упорядочение стиля работы партии» [Teiwes 1976: 20–32]. Яньань – столица опорного пункта КПК во времена войны – притягивал к себе патриотически настроенную молодежь, рабочих и представителей интеллигенции, которые вынужденно покидали свои места под давлением японской интервенции и присоединялись к сопротивлению захватчикам. Среди этих людей было много городских жителей с условно левыми взглядами. Большинство из них никогда прежде не состояли в партии и придерживались идей либерализма, воспринимая демократию в идеалистическом ключе[27]. Некоторые из этих людей противились более жестким формам партийной дисциплины и испытывали отвращение к догматизму и иерархичности зарождающейся партийной бюрократии. Партийное же руководство было всегда обеспокоено мыслью о возможном засилье в Яньане на фоне миграционных потоков, которые спровоцировало вторжение Японии, агентов Гоминьдана.

В начале февраля 1942 г. Мао выступил с двумя речами, которые положили начало партийным чисткам. Он раскритиковал «три ошибочных течения» внутри партии: субъективизм, фракциона-лизм и формализм. Всеми тремя ярлыками предполагалось снабдить людей, недавно приехавших в Яньань и не имевших опыта участия в революционной деятельности, а также, что более важно, партийных функционеров, которые недавно вернулись из Москвы, в частности, оппонента Мао – Ван Мина. Со слов Мао, худшей формой субъективизма выступал «догматизм» – притязания на власть исходя из изучения исключительно хрестоматийных трудов марксистов при непонимании особых политических условий Китая. «Фракционализм» представлялся как поползновения поставить свои личные интересы над интересами партии и, соответственно, как попытка поставить под сомнение более высокие цели движения в целом. КПК нуждалась в «демократизации», но еще больше ей требовался централизм – подчинение собственных интересов интересам партии, которые формулировались ее руководством. Мао заявил о принципиальном значении корректировки поведения каждого члена партии в прошлом для искоренения указанных проблем и предупреждения недостойного поведения в дальнейшем. Желая отделить текущую кампанию от кровопролитных чисток прошлого десятилетия (и, скорее всего, от недавних казней Сталиным партийных функционеров в СССР), Мао сравнивал свою инициативу с процессом излечения доктором пациента: цель – устранить симптомы и избавиться от заболевания [Apter, Saich 1994: 279–281].

Призыв Мао выступать с критикой был встречен непрошеной волной энтузиазма со стороны лиц, которые работали в школах кадровых работников и партийной газете в Яньане. Авторы эссе, публиковавшихся в этом издании и в «стенгазетах», интерпретировали «догматизм» как контроль литературы и искусства со стороны косных и плохо образованных партийных бюрократов. Критики выступали за отделение политики от литературы, а также за обеспечение большей свободы от диктата партийной пропаганды. Некоторые, в том числе известная писательница Дин Лин, осуждали КПК за ненадлежащее отношение к женщинам и отмечали доминирование мужчин и сексизм в Яньане. Наибольший резонанс вызвали неумолимо критические эссе Ван Шивэя, работавшего при партийном аппарате в качестве переводчика. Ван выступил с заявлением, что официальная партийная литература имеет низкое качество, и призвал к повышению художественных стандартов. Он подчеркивал, что многие высокопоставленные кадры в Яньане вели себя в отношении своих молодых и идеалистичных товарищей нечутко и деспотично, отталкивая молодежь от КПК. Эссеист также указывал на возникновение привилегий, связанных с должностными рангами специалистов, а также стратифицированной системой нормирования еды, одежды и жилья. Он также критиковал женатых кадровых революционеров, ухаживающих в погоне за сексуальными утехами за красивыми молодыми женщинами и игнорирующих утративших свою пленительность жен более солидного возраста, которые многие годы поддерживали их как товарищи в революционной борьбе. Сообщается, что последнее обвинение особенно сильно задело Мао, недавно бросившего свою жену из Советского района Цзянси-Фуцзянь и начавшего ухаживать за шанхайской актрисой, которая позже станет известна как Цзян Цин[28]. Ван порицал лидеров партии за привычку устраивать по выходным вечеринки, в то время как военные вели ожесточенные бои на фронте. Он отмечал лицемерие этих кадров, отстаивавших свои привилегии, и то бешенство, которое в них вызывали любые подобные разоблачения [Apter, Saich 1994: 59–64; Cheek 1984: 30–37; Goldman 1967: 19–32; Dai 1994: 3–30].

Эссе нашли отзыв среди множества образованных людей, работавших в центральных партийных органах, однако критики поставили под угрозу реальные цели кампании «за упорядочение стиля работы партии». Мао хотел укрепить внутрипартийную дисциплину и консолидировать свои личные полномочия. Претензии лиц, независимых по отношению к абсолютной власти, к которой он стремился, были недопустимы. В особенности это касалось замечаний о злоупотреблениях, связанных лично с Мао. Кампания быстро переродилась в осуждение критиков и их сторонников и борьбу с ними. Несмотря на то что некоторые обвинители смиренно подписывали признания своей вины с обещаниями пересмотреть собственные мысли, Ван Шивэй отказался признать свою позицию ошибочной и вступил в полемику