Китай при Мао. Революция, пущенная под откос - Эндрю Уолдер

[Chen 2007: 131–132; Westad 2003: 118–119]. В указанных формулировках между словами «Китай» и «ханьцы» ставился знак равенства при очевидном признании прав иных крупных национальностей самостоятельно определять свое политическое будущее.

Эта позиция была кардинальным образом пересмотрена в 1949 г. и уступила место планам по строительству социалистического государства, олицетворяемого «единством пяти национальностей»: ханьцев, хуэйцев (этнических ханьцев-мусульман), тибетцев, уйгуров Синьцзяна и монголов. Это была все та же старая формула Гоминьдана, которую КПК отрицала как реакционное прикрытие национального притеснения. В беседах с представителем Сталина в январе 1949 г. Мао обозначил новый подход: социалистическое государство призвано освободить национальные меньшинства от феодального гнета [Chen 2007: 132–133; Westad 2003: 234–235][31].

Покорение Внутренней Монголии и Синьцзяна происходило примерно по тому же сценарию, что и на остальной территории Китая. На тот момент указанные регионы в ходе переговоров в августе 1945 г., незадолго до капитуляции Японии, Сталин уступил Гоминьдану [Gao 2007]. Ситуация с Тибетом была кардинально иной. Здесь НОАК воевала не с националистами, а с тибетцами. Вскоре после развала династии Цин вооруженные силы Тибета изгнали со своей территории последние имперские войска. 13-й далай-лама вернулся из индийской ссылки и основал новое правительство, которое провозгласило полную независимость Тибета [Goldstein 1989: 58–66]. В следующие десятилетия Тибет имел собственные правительственные структуры и армию. После поражения Японии он приступил к скоординированной дипломатической кампании, дабы получить международное признание своей государственности и дать отпор притязаниям Китая на свою территорию [Ibid.: 522–610; Westad 2003: 92–94]. В надежде отвратить от себя надвигающееся наступление Тибет безуспешно обращался к ООН, Великобритании и США и вел тщетные переговоры с КПК [Goldstein 1989: 619–690]. Вторжение вооруженных сил КНР пришлось на октябрь 1951 г. Скромные по размерам и снабжению тибетские войска были сломлены. Несмотря на отчаянные обращения тибетского правительства к Индии и ООН до последней минуты наступления, заручиться международной поддержкой не получилось [Ibid.: 690–736; Wes-tad 2003: 92–94], и оно было вынуждено принять диктуемые Пекином условия: признать переход региона под юрисдикцию Китая в обмен на туманные, практически не имеющие законной силы обещания автономии и невмешательства в религиозные и социальные вопросы. 16-летний 14-й далай-лама вернулся в Лхасу [Chen 2007: 157–159].

Новая позиция КПК сводилась к культурному превосходству ханьцев. Угнетенных тибетцев объявили «свободными» от прежних предположительно отсталых социальных устоев. Для многих из них принять такое урегулирование вопроса, а равно и связанные с ним заявления о культурном превосходстве ханьцев оказалось невозможным. В последующие десятилетия новое китайское государство будет постоянно вмешиваться в автономию тибетцев по религиозным и социальным вопросам, создавая тем самым для себя затяжные политические проблемы, в том числе вооруженное восстание, которое будет подавлено НОАК в 1959 г.

Наследие борьбы за власть

Какие уроки извлекли для себя из победы Мао и другие лидеры КПК? Что унаследовало новое партийное государство у революционной организации, которая породила его? В первую очередь, доверие к суждениям и таланту Мао в качестве руководителя. В ключевые моменты в истории партии Мао неоднократно занимал по стратегическим вопросам не имевшие широкой поддержки позиции, при этом последующие события оказывались доказательствами его правоты. Мао был одним из первых сторонников идеи революции в деревнях тогда, когда руководство КПК все еще следовало советской догме о возможности наступления революции в сельской местности позднее, после того как сформируется городской пролетариат. В опорной базе города Яньань Мао трансформировал партию и армию в мощную силу, которая, после капитуляции Японии, наконец-то могла составить убедительную конкуренцию националистам. Скорее всего, решающее значение сыграла непоколебимая с самого начала гражданской войны вера Мао в возможность абсолютной победы. На фоне огромных потерь в первые два года вооруженного конфликта он настойчиво и вопреки мнениям более осторожных коллег заявлял, что победа может быть достигнута и что коммунистам нужно продолжать борьбу [Levine 1987: 93–101; Westad 2003: 172–178]. Таким образом за Мао закрепилась репутация поразительно прозорливого и талантливого партийного лидера. По словам ведущих исследователей эпохи Мао,

его предполагаемые феноменальные способности в разгадке тайн революционной борьбы перед лицом невероятного количества проблем сформировали глубокую веру, что он мог намечать политические курсы, которые не были доступны пониманию других людей… Эта вера сохранялась даже тогда, когда события демонстрировали, что лидер уже утратил свою непогрешимость [Teiwes, Sun 1999: 13].

Вторым важным наследием стал акцент партии на дисциплину и беспрекословное подчинение партийной линии и Мао Цзэдуну. Эти черты, выработанные в Яньане в начале 1940-х гг., будут задавать направление движения последующей истории Китая. Однако ключевыми здесь были не пожелания партии к китайскому обществу, а ее требования к собственным членам и в особенности кадрам. Именно лица, которых партия поставила на ответственные должности, несут на себе наибольшее бремя незыблемой преданности и дисциплинированности. К словам и делам кадров КПК было приковано еще более пристальное внимание, чем к рядовым гражданам. За отступления от общего курса и расхождения во мнениях применялись жестокие наказания. Ощущение постоянной угрозы быть наказанным за неспособность полностью выполнить вверенные задачи является свидетельством необычайной дисциплинированности и целеустремленности, которые партийная организация часто демонстрировала как в борьбе за власть, так и в других вопросах. Однако оборотными сторонами этих качеств стали чрезмерный конформизм и излишнее рвение в проведении в жизнь приказов даже тогда, когда их реализация приводила к неожиданным и весьма негативным последствиям. Результатом оказываются постоянные старт-стопы партийных кампаний, полный отказ от выбранной стратегии при отрицательных результатах или броски в одном направлении, сопровождающиеся резким креном в сторону другой цели, чтобы устранить последствия, вызванные взятым до этого курсом.

Определяющим наследием продолжительной борьбы за власть была неспособность к терпеливой и последовательной работе, которая была характерна для изолированных партизанских отрядов, работавших на опорных базах. На заключительных этапах противостояния КПК сформировала фундамент для обширной милитаризированной бюрократии, которая преуспела в принесении в жертву как подконтрольных ей рядовых граждан, так и партийных кадров. Это была революционная организация, решительно настроенная на стремительное достижение амбициозных целей вопреки будто бы заведомо маловероятным шансам на успех и несмотря на высокую цену, которую предстояло заплатить за это партии и народу. В последующее десятилетие Мао будет пользоваться своим авторитетом, чтобы продвигать политические курсы, вдохновленные революционной мобилизацией, которая принесла КПК победу в гражданской войне. Как отмечает один исследователь,

общий урок, который Мао и его последователи извлекли из гражданской войны, заключался в том, что революционные задачи, вне зависимости от любых превратностей и преград, могут быть реализованы за счет мобилизации масс и аккумулирования достаточной воли и решимости людей. Это окажется роковым заблуждением, из-за которого будет загублено много жизней и ресурсов [Levine