Змеи и серьги - Хитоми Канехара

— Я тебя предупреждал, — говорит, — ты, может, и сама не замечаешь, но алкогольная зависимость у тебя уже есть.

— Да отъебись ты! — ору. — Пиво тут ни при чем, это рожа твоя дебильная меня раздражает!

— Ладно, Луи, как скажешь. Ты просто постарайся не думать про алкоголь. Поужинай и ложись пораньше. Завтра будет трудный день.

Ама меня еще и утешает?! Тут уж я совсем осатанела. Но все равно пошла переодеваться на выход. Ужин паршивый был — дешевое тушеное мясо кусками, миска риса и, ясно, никакого пива. Все настолько пресное, что я его острым соусом прямо залила, хоть сколько-нибудь посъедобнее сделать. Ама меня все сильнее раздражал — все посматривал, как слишком заботливая мамаша, честное слово! Я, наверно, раз десять ему по шее дала, если не больше.

Пришли мы домой. Ама раскомандовался не на шутку — то сделай, это — нельзя… А когда я из душа вышла, он на меня теплую футболку натянул и еще молока теплого чашку чуть не силком в рот влил, к тому же — черт знает сколько сахару туда вбухал. А потом в постель меня отправил, хотя всего восемь вечера было.

— Нет ни единого шанса, что у меня получится заснуть так рано. Я, по-твоему, в котором часу вчера спать легла?

— Да ты хотя бы попробуй, Луи. Ну, хочешь, я тебе овец посчитаю?

Я слова сказать не успела, а он уже начал… так что я просто сдалась и закрыла глаза. Где-то на сотой овце счет замедлился, а потом он вдруг обнял меня и прижал к себе.

— Можно я завтра с тобой пойду?

— У тебя же завтра работа, — отвечаю, и он печально опускает голову.

— Я не то чтобы не доверяю Шибе-сан, просто беспокоюсь немножко. В смысле, вы ж там только вдвоем будете, да?

— Не о чем тебе беспокоиться, — вздыхаю тяжело. — Он профессионал. Он приставать ко мне не собирается. — Это я говорю весьма твердым голосом.

— О’кей, — соглашается он, но, по всему видно, без особой радости. — Ты все-таки поосторожней. Я серьезно. Иногда и представить себе трудно, что у этого парня на уме.

— Ну, знаешь ли, не каждого так легко раскусить, как тебя.

Ама смеется, но как-то невесело. Раздевает меня. Переворачивает на живот. Снова и снова целует и гладит мою спину.

— Угу, значит, завтра у нас здесь дракон танцевать будет…

— И Кирин тоже.

— Наверно, стыд и срам калечить такую прекрасную белую кожу. Но я уверен — с тату ты еще сексуальнее смотреться будешь.

Он ласкает, ласкает мою спину… потом придвигается, входит в меня сзади. Как обычно, кончает он мне на лобок. Как обычно, крою его последними словами и тащусь в ванную. Выхожу. Он в очередной раз извиняется и делает мне массаж — с ног до головы. Тело мое расслабляется, сознание затуманивается, чувствую, как меня обволакивает сон. И последнее, о чем я в тот день успеваю подумать, — это как бы дырку в языке до десятиграммовой серьги завтра утром растянуть перед тем, как из дома выйду.

На следующий день, когда я прихожу в «Желание», знак «Закрыто» на дверях уже висит. На улице жарко, даже мое тоненькое платье от пота уже промокло. Дверь не заперта. Открываю — и вижу: Шиба-сан за прилавком сидит, кофе пьет.

— Добро пожаловать, — говорит он весело. Идет за мной в заднюю комнату. Замечаю — рисунок дракона с Кирином уже на столе лежит. Он достает черную кожаную сумку, кладет на стол, не торопясь открывает. Внутри — целая коллекция инструментов, для чего они — понятия не имею. Палочка с кучей иголок на конце, к примеру, или столько разных чернил…

— Нормально вчера выспалась?

— Да уж, Ама меня в восемь вечера в постель отправил.

Шиба-сан хмыкнул, застелил кровать несколькими простынями.

— Так Теперь раздевайся и ложись. К тумбочке лицом, — говорит и вытаскивает, даже не глядя в мою сторону, из сумки иглы и чернила. Так что я снимаю платье, лифчик и ложусь на кровать. — Сегодня мы контур набивать будем. Это — форма всей тату, так что если изменить что-нибудь хочешь — давай говори прямо сейчас.

Я отталкиваюсь руками от кровати. Приподнимаюсь. Оборачиваюсь. Смотрю на него.

— У меня к тебе только одно замечание: хочу, чтоб ни у дракона, ни у Кирина не было глаз.

Секунду Шиба-сан, похоже, так поражен, что рта раскрыть не может.

— В смысле, ты не хочешь, чтобы я зрачки прорисовывал?

— Да. И хрусталики — тоже.

— Но… почему?

— Ты когда-нибудь легенду о гарю-тенсей слышал? Ну, знаешь, ту, где живописец Чоюсу на стенах храма белого дракона рисовал? Ну вот, а когда он глаза нарисовал, дракон ожил и улетел на небо.

Шиба-сан медленно кивает. Смотрит в пространство, потом — опять на меня.

— Ладно, я понял. Глаза делать не буду. Но чтоб у морд незаконченного вида не было, наверно, глазницы придется посильнее зеленым оттенить — хоть какая замена. Так тебе нормально будет?

— Так будет классно. Спасибо, Шиба-сан!

— Эгоистичная ты девица, — смеется он, садится на табурет у края кровати и треплет меня по щеке. Потом сбривает пушок у меня на спине — от левого плеча до бедра, протирает лоскутом марли, смоченным в дезинфицирующем растворе, и через кальку намечает на теле контуры рисунка. Потом подносит мне зеркало и спрашивает — как, нормально? Я говорю — все отлично. Он принимается рыться среди своих инструментов, пока не находит что-то, похожее на толстую шариковую ручку на длинной рукояти. Я так понимаю, что именно этой штукой он мне тату набивать и будет. Оборачиваюсь. Демонстрирую Шибе-сан свой язык. Говорю:

— Смотри, я уже до десятиграммовой растянула!

Он ослепительно улыбается. Говорит:

— Все путем. Только все-таки не надо лошадей гнать. Это тебе не уши. Вот внесешь в язык инфекцию — сразу узнаешь, что такое НАСТОЯЩАЯ боль.

— Я аккуратненько, — обещаю.

— Больно, да? — Он проводит пальцем по моим губам.

— Да уж.

Он взъерошивает мне волосы.

— Ладно. Поехали.

Он касается прохладной от резиновой перчатки рукой моей спины. Я торопливо киваю и почти сразу же чувствую резкую боль в спине. Не настолько, правда, больно, как я ожидала, но все равно — тело невольно напрягается каждый раз, когда игла протыкает кожу.

— Ты постарайся выдыхать, когда я иголку втыкаю и когда вытаскиваю.

Делаю, как велено. Становится малость полегче. Шиба-сан работает своими иглами спокойно, ритмично, так что часа через два набивать мне на спину контур он уже закончил. И за все это время ни слова не сказал — я время от времени на него посматривала, но он полностью на работе сосредоточился, даже пот со лба вытереть — и то не прервался. Убрал наконец иглу, спину мне полотенцем вытер, потянулся и шеей затекшей покрутил.

— А ты и впрямь потрясающе боль терпишь, это точно. Кто в первый раз приходит — те обычно не переставая скулят.