Распускающийся можжевельник - Кери Лэйк

его затылка, ниже линии роста волос. Его линия подбородка острая и сильная, несмотря на хрупкость его тела, когда он сидит, подтянув к себе колени.

Когда его глаза находят меня, мое сердце подскакивает к горлу от того, как я забыла об их поразительном эффекте. Я сама никогда не видела океан, только в книгах, но я так живо представляю его в этих глазах.

— Я думала, ты мертв. Я думала, тебя убили Рейтеры.

Как обычно, он не отвечает, но его взгляд в сторону Рейтеров и обратно говорит мне, что он не игнорирует меня нарочно.

— Ты голоден?

Он кивает в ответ, и как и накануне, я собираю инжир и ягоды, больше чем вчера, и проталкиваю их через маленькое отверстие. Когда он тянется за ними, я отшатываюсь от странной формы его пальца, который выглядит так, как будто он был сломан. Тем не менее, мальчик срывает плод, не обращая внимания на уродство, и поглощает предложенную еду.

В моей голове крутится так много вопросов, но я не решаюсь задать большинство из них, опасаясь, что он снова убежит. Вместо этого я наблюдаю, как он ест, восхищаясь тем, как он смотрит на еду перед каждым кусочком, как будто он благодарен за это.

Проходят минуты, и я собираю еще плодов, посасывая мякоть разрезанного инжира.

Я снова лежу на животе, размышляя о странности того, что я могла часами смотреть, как он ест, не испытывая скуки.

— Ты все еще не можешь сказать мне свое имя?

Он качает головой, отправляя в рот горсть ягод.

— Не можешь или не хочешь?

Качает головой.

— Ну, и что же это? Ты не будешь?

Когда он в третий раз качает головой, я начинаю думать, что он покровительствует мне.

— Не можешь?

Затем он кивает.

— Конечно, они должны как-то называть тебя там. Другие. У них есть имя для тебя?

Он снова кивает.

— Что это?

Бросая плод на ладонь, он поднимает руки — пять пальцев на одной, сломанный указательный на другой. Шесть. Он показывает последовательность цифр, которая кажется мне знакомой.

— Номер у тебя на голове?

Он кивает и возвращается к поеданию припасенных фруктов.

— Это слишком долго, чтобы запомнить. Я буду называть тебя просто Шестой.

Его сломанный палец привлекает мое внимание, то, как он благоволит к другим вокруг него, и я знаю, что это должно быть больно. Я просто подвернула лодыжку несколько месяцев назад и с трудом могла ходить.

— Другие сделали это с твоим пальцем?

Он отводит руку от лица и сгибает палец, который начал чернеть и синеть, щурясь от несомненно болезненного движения. Он кивает.

Что это за больница, в которой ломают кости?

— Они там врачи? Я осторожно задаю свои вопросы, не желая пугать его снова.

Его кивок рождает в моей голове еще больше запутанных мыслей. На которые, я знаю, мальчик не ответит. Возможно, если я правильно сформулирую вопрос, я смогу задать его папе, не вызывая у него подозрений.

Я обнаружила, что в моем сердце, как правило, мало места для сострадания или любви, но моя душа болит за этого мальчика.

— Сколько тебе лет?

Закончив со своим фруктом, он смотрит на меня и тянется за пределы моего поля зрения. Тонкой веточкой он рисует на грязи единицу и девятку. Девятнадцать. Девятнадцатилетние парни по эту сторону стены — большие, с мускулами и маленькими умишками, мечтающие о том дне, когда они смогут надеть черные костюмы и стать одними из Легиона. Некоторым всего шестнадцать, когда они отваживаются оказаться по ту сторону стены — жизнерадостные, если не привилегированные, маленькие засранцы, которых больше никто никогда не увидит. Они время от времени маршируют по городу, как стадо трутней, и единственной отличительной чертой является их рост.

Звук горна заставляет вздрагивать мои мышцы.

Шестой вскакивает на ноги и, как и накануне, ныряет сквозь толпу Бушующих, оставляя после себя несколько фруктов.

Только на этот раз я не волнуюсь.

У меня такое чувство, что я увижу его завтра.

Глава 5

Dani

Жар заливает мое лицо,

и я поднимаю голову навстречу яркому солнцу. Смех Абеля смешивается со смехом моей сестры, когда они где-то играют вместе, но не перекрывает мелодичный звук пения моей матери. Я лежу на клумбе из оранжевых пустынных маков, в воздухе витает аромат прошедшего ливня. Я улыбаюсь, концентрируясь на тепле, которое покрывает мою кожу, и я могла бы остаться в этом месте навсегда.

Доносится мужской голос, и я сосредотачиваюсь на нем. Папа?

Это глубже. Чужой.

Смех моих братьев и сестер переходит в крики. Пение моей матери превращается в пронзительный вопль.

Я резко открываю глаза.

Яркая лампа надо мной отбрасывает слепящий свет, который умоляет меня прикрыть лицо, но мысленное желание моей руки сделать это приводит меня в панику, когда я не могу пошевелиться. Я не могу поднять голову. Или полностью открыть глаза.

Свет тускнеет в тот самый момент, когда силуэт перемещается на периферию моего зрения, и я смотрю на темноволосого мужчину, который стоит надо мной с маской на лице. Не одна из тех страшных масок, которые носили солдаты. Белая маска, как у врача.

— Ты не сможешь двигаться некоторое время. Он оттягивает маску ото рта и снимает резиновые перчатки с рук.

Тошнота скручивается у меня в животе, распространяется по всему животу, и меня подташнивает. Моя голова поворачивается ровно настолько, чтобы меня вырвало на смятую белую бумагу подо мной. Прозрачная жидкость вытекает при кашле, и пластиковый стаканчик подставляется под мою щеку, собирая следующую порцию, которая вылетает из моих губ.

Кислоты обжигают мне горло, и когда я снова наклоняю голову вперед, призрачные струйки слизи прилипают к моей щеке.

Маска возвращается на место, темноволосый надевает колпачок на пластиковый стаканчик и отставляет его в сторону, за пределы моего поля зрения.

— Ты очень умная. Он обходит кровать и останавливается у тумбочки. До моего слуха доносится звук, похожий на непрерывный поток воды.

Именно тогда я замечаю, как пересохло у меня во рту, и я делаю резкий глоток, очищая липкую слюну в задней части горла, но кашляю.

К моим губам прикладывается предмет, похожий на трубочку, в котором я узнаю соломинку.

— Пей, — говорит он.

Прохладные жидкости — это рай против колючего ожога, и я не перестаю прихлебывать, пока жидкость не прибывает слишком быстро, чтобы ее можно было проглотить, и я выплевываю фонтан воды при очередном кашле. Сигналы тревоги бьются в моей голове, когда я не могу сделать вдох. Снова моя голова откинута в сторону, пока я выпиваю небольшое количество жидкости, запирающей мои легкие. Я никогда не пила так много воды, не делясь ею со своими братьями и сестрами.

Глядя на грудь темноволосого, я вижу значок с его