Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое! - Екатерина Мишаненкова

Но даже такие организации вызывали у властей беспокойство, тем более что после войны наметилась тенденция уменьшения рядов комсомольцев. Все в том же Челябинске среди учащихся вузов и техникумов в 1940 году комсомольцами было 65 %, а в 1946 году – только 42 %. С одной стороны, это объяснялось последствиями войны (ограничение приема в комсомол во время войны, более зрелый послевоенный состав учащихся). Но все больше молодых людей и сами отказывались становиться на комсомольский учет, заявляя, что в комсомольской организации «жизнь скучная и неинтересная».

Да и не все молодежные неофициальные организации были так же безобидны, как «Итальянская республика» челябинских старшеклассниц. В вузах студенты были настроены куда более радикально, и их группы и кружки не без оснований казались властям опасными. Так, например, в Ленинграде студенты филологического факультета ЛГУ организовали кружок «Искатели правды», где обсуждали проблемы, связанные с литературой. Причем иногда весьма близкие к политике – так, например, они говорили о том, что Ахматова была неправильно раскритикована и что советские писатели не могут в своих произведениях открыто высказывать свою точку зрения, так как «над литературой довлеет партия».

Что-то подобное высказывали и участники литературного кружка из Ростовского госуниверситета, называвшие себя «настоященцами». Они говорили, что советская литература во многом ущербна, поскольку концентрируется на положительном примере и в массе своей является невыразительной и бесцветной.

«В Литературном институте студенты Беленков, Штейн, Привалов, Рошаева, Шелли Сорокко и Сикорский провозгласили создание нового литературного течения, названного ими «Необарокко», – пишет Георгий Андреевский. – Беленков и его единомышленники утверждали, что сегодня в советской литературе застой. Война должна положить ему конец. Подражатели классики, типа Симонова, должны уступить место новым силам в литературе. Настоящая литература должна перестать ориентироваться на обывателя, она должна ориентироваться на высококультурного и образованного читателя». Речь, между прочим, о том самом институте, в который через несколько лет поступила Белла Ахмадулина.

Студенты механико-математического факультета МГУ организовали кружок «Тесное содружество», у которого вообще не было политической окраски и целью которого, по словам его участников, было всего лишь сохранить дружбу после окончания университета. Но им не повезло больше других – дело было в 1949 году, на пороге уже была борьба с «безродным космополитизмом», а в кружке были в основном евреи. Так что в конце концов всех участников исключили из партии и комсомола «за попытку создать группу, противостоящую комсомольской организации, за распространение националистических настроений и слухов».

В Челябинском педагогическом институте студенты выступили с инициативой организовать свой литературный альманах «Студент». Руководство института запретило, но как это часто бывает, запрет лишь подогрел интерес студентов, и они создали подпольный альманах «Снежное вино», в котором были в основном стихи в традициях русского символизма.

Энтузиасты успели выпустить два номера, а потом ими заинтересовались специальные органы, и в итоге почти все они были приговорены к разным срокам заключения по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР за «антисоветскую агитацию», создание «антисоветской организации», «террор» и даже «измену Родине».

«Никаких политических задач мы перед собой не ставили, да и политических концепций у нас не было, – вспоминал участник одного из таких кружков, впоследствии известный скульптор Эрнст Неизвестный, с которым Ахмадулина была очень дружна. – Я не был даже комсомольцем, а один из моих друзей был членом партии. Однако все мы понимали, что самообразовываться надо хорошо и что чтение, скажем, Троцкого, или Святого Августина, или Орвелла, или Бердяева наказуемо. Поэтому и нужна была конспирация… Еще до самиздата мы частично доставали, а частично копировали весь круг «веховцев»… Кроме того, мы слушали доклады по теософии, по генетике, по тем дисциплинам, которые считались запретными в Советском Союзе. Если бы нас власти спросили – занимаемся ли мы политикой, мы вынуждены были бы ответить искренне, что нет…»

Но были и на самом деле политические кружки. Благодаря автобиографической повести А. Жигулина «Черные камни» стала известна история Коммунистической партии молодежи (КПМ) – молодежной группы, созданной в 1947 году в Воронеже. В Москве в конце 40-х – начале 50-х годов действовали аналогичные кружки старшеклассников и студентов: «Армия революции» и Союз борьбы за дело революции (СБДР). Есть информация о таких кружках и в других городах.

«Да, мы были мальчишки 17–18 лет, – писал Жигулин. – И были страшные годы – 1946-й, 1947-й. Люди пухли от голода и умирали не только в селах и деревнях, но и в городах, разбитых войною, таких, как Воронеж. Они ходили толпами – опухшие матери с опухшими от голода малыми детьми. Просили милостыню, как водится на великой Руси, Христа ради. Но дать им было нечего: сами голодали. Умиравших довольно быстро увозили. И все внешне было довольно прилично… Да, мы пережили тот страшный голод. И отвратительно было в это время читать газетные статьи о счастливой жизни советских людей… Вот от чего дрогнули наши сердца. Вот почему захотелось нам, чтобы все были сыты, одеты, чтобы не было лжи, чтобы радостные очерки в газетах совпали с действительностью…»

Из членов московского Союза борьбы за дело революции трое были приговорены к расстрелу, десять человек – к двадцати пяти годам и трое – к десяти годам лишения свободы. Из членов Марксистской рабочей партии (Ленинград) трое были расстреляны, семеро получили по двадцать пять лет, двое по десять и трое отделались одним годом за «недоносительство». Подобным же образом были наказаны и участники прочих аналогичных групп и кружков.

Не секрет, что каждый человек для другого – это какая-то ассоциация. Цвет, запах, звук. Или же – маленькая деталь. Вздернутый нос, перстень на пальце, галстук в горошек…

Когда говорят: Белла Ахмадулина, то лично у меня возникает целая гамма ассоциаций. В том числе и выражение «сосед-литературовед» – известный персонаж из ее поэзии. Я сразу слышу необычное звучание ее голоса. Беззащитного, с надломом. Все – общеизвестно широкой аудитории.

Белла Ахмадулина… Я вновь произношу это имя. И в памяти всплывает то, что не общеизвестно: несколько встреч с этой необыкновенной женщиной, великим мастером поэтического слова. Встреч мимолетных. Мгновенных. Но ярких, как вспышка…

«Пока есть в тебе силы, возжигай светильник любви при каждом общении и с нежностью радуй и приветствуй всякое сердце», – проповедовали мы великие идеи. Это сейчас появилась некая ирония и скептицизм. А тогда мы верили, что силой слова можно перевернуть весь мир. Белла Ахмадулина была значительно старше нас, но тоже верила в это. Она – поэт.

Лариса Черникова, радиожурналист, прозаик.

Такой была атмосфера среди молодежи, когда Белла Ахмадулина училась в старших классах и посещала кружки Дома пионеров. Пожалуй, ей, да и всей отечественной литературе, очень повезло, что она была еще школьницей. Будь она немного постарше, ее могло бы захватить какое-нибудь радикальное студенческое движение – с ее обостренным чувством справедливости это было бы неудивительно. В будущем ее еще исключат из института за нежелание молчать и прогибаться. Но сталинские годы – это не хрущевские и даже не брежневские, тогда она так легко бы не отделалась.