Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое! - Екатерина Мишаненкова

В четвертом классе появилась учительница Лидия Владимировна Лебедева, очень странная, суровая, громоздкая и при этом какая-то стройная, видимо, от необыкновенной порядочности человеческой. Это было даже не изящество фигуры, а какая-то порядочность, которая ее съедала. Она, например, не могла ставить хорошие оценки тем, кто этого не заслуживал, и так далее. И вот тут я стала очень заниматься, то есть я возлюбила и потом всегда любила почерк, грамоту. И она это тоже во мне любила, что я люблю так буквы, что я аккуратно пишу. Я говорила:

– Лидия Владимировна, позвольте, я напишу вам что-нибудь.

И она мне говорила, что пусть я пишу и пишу, то есть я имела в виду не сочинения, а просто писать, писать. Я хорошо понимала, что буквы, сложение букв, их череда – во всем этом такой великий смысл, он так много значит. Ее удивляло мое внимание к буквам, а у меня были книги старые, со старыми буквами.

По просьбе Лидии Владимировны Белла даже занималась с отстающей девочкой, хотя сама та девочка ее нисколько не интересовала, а общественные нагрузки она и вовсе терпеть не могла. Но чтобы порадовать человека, который ей очень нравится, она всегда была готова взвалить на себя любые, даже очень неприятные, обязанности. Кстати, первая полюбившаяся ей учительница, Надежда Алексеевна, тоже давала ей общественную нагрузку – назначила ответственной за чистоту классной доски. Маленькую Беллу эти задания только раздражали (что не мешало ей старательно их выполнять), но, похоже, опытные и внимательные учительницы видели, что она нуждается в социальной адаптации.

Сама она наверняка возразила бы – она не чувствовала себя нуждающейся в людях, внимании, да и вообще во всем окружающем мире. Она с детства была самодостаточной, внутренне свободной и вообще была направлена в себя, а не наружу. Но неизвестно, какой была бы ее судьба, если бы не усилия учителей, бабушки и мамы помочь ей вписаться в советское общество. Ей и так немало доставалось за то, что она не такая, как все.

Кстати, Надежда Макаровна, будучи переводчицей, владеющей английским, французским и японским, пыталась научить языкам и свою дочь. Но, видимо, она не умела увлечь, пробудить интерес, повести за собой – не было у нее педагогического дара. А разумные практичные доводы для Беллы не годились – девочке, которая до третьего класса упорно писала только слово «собака», хотя знала наизусть почти всего Пушкина, были абсолютно безразличны разговоры о хорошей работе, зарплате и тому подобных приземленных вещах. Но Надежда Макаровна сделала «ход конем» – привела в качестве учителя американца, не говорившего по-русски. Звали его Юджином, и он был как раз из тех людей, к которым Белла не могла остаться равнодушной, – странный, плохо одетый, с печатью пережитых страданий на лице. Трудно теперь сказать, сколько психологии было в этом выборе, вполне возможно, Надежда Макаровна ни о чем таком и не думала, а просто хотела найти в качестве учителя носителя языка, но ход оказался удачным – Белла прониклась загадочным Юджином, подружилась с ним и начала быстро учить английский язык. А когда тот перестал приходить, вновь забросила.

Но возвращаясь к Лидии Владимировне. Она скоро пострадала за свою принципиальность, которой так восхищалась Ахмадулина, – ее выставили из школы за то, что в ее классе была слишком низкая успеваемость. А на самом деле Лидия Владимировна просто ставила ученикам те оценки, которые они заслужили. Если бы провели проверку знаний учеников, скорее всего выяснилось бы, что в ее классе уровень знаний выше, чем у других. Но в то время, как и сейчас, руководство школ нисколько не интересовали реальные знания школьников, статистика успеваемости была важнее. Да и можно ли их винить? Что требуют от школ, то они и делают. А всем руководящим инстанциям от РОНО до Министерства образования нужна только хорошая статистика.

Но ученики Лидии Владимировны не захотели мириться с несправедливостью и решили бороться. «Тогда мы всем классом, – вспоминала Ахмадулина, – это был класс «Б», я всех до сих пор помню, никого уже в живых-то нет, наверное, но, может быть, может, кто-то есть. И вот мы пошли, я все это стала возглавлять. Мы должны сказать, что нельзя так, нельзя так жить, нельзя ведь. Это же при нас, при нас совершается такая несправедливость. Все со мной согласились. А куда надо идти? Ну, наверное, в РОНО. И пойти, и сказать, что учительница, которая была наша, была очень хорошая учительница, она несправедливо исключена из школы, несправедливо. И мы пошли. И мы так гордо шли, я помню, это была первая такая демонстрация».

Они пришли в РОНО, рассказали, что просят за свою учительницу, которую несправедливо уволили, но в ответ услышали только: «Пошли отсюда вон, и чтобы ноги вашей здесь не было». А когда попытались настаивать, их попросту исключили из школы. Сразу весь класс.

Белла была примером преданности не только поэзии, но и примером гражданского благородства. Она всегда бесстрашно выступала за тех, кто попадал в беду. В будущем молодые поэты должны понять, что поэтическое мастерство профессиональное, если они хотят быть самостоятельными голосами в России, неотделимо и от гражданской совести.

Евгений Евтушенко, поэт, первый муж Беллы Ахмадулиной.

Нет, конечно, в Советском Союзе было гарантированное среднее образование, и всех учеников приняли в другие школы, которые они благополучно окончили. Но главное было сделано – бунт задавлен в зародыше. «А мы были страшно дружны, потому еще, что с одной улицы, в одном возрасте. И нас перевели, вот выгнали всех из этой школы в другую школу, всех расформировали по разным классам. Мы договорились в честь бунта идти без портфелей, сопротивляться учителям, но на самом деле потом ничего из этого не вышло», – рассказывала Ахмадулина. И действительно, что можно было сделать в одиночку? Все участники бунта быстро перегорели, в том числе и Белла. Ее захватили другие дела, другие переживания, разве что в душе остался какой-то осадок, чувство собственного бессилия. Но она уже привыкла жить с этим чувством…

Важнее другое. Белла – возвышенная, задумчивая, «инопланетная» девочка, интроверт и индивидуалистка – подняла бунт. Более того, она подбила на него одноклассников, организовала его и возглавила. Что это было? Обостренное чувство справедливости? Она часто видела обиженных и несчастных, сочувствовала им, любила их, но, похоже, в душе всегда понимала, что ничего не может для них сделать. Совсем ничего, хоть в лепешку разобьется. Ей оставалось только страдать вместе с ними. А в случае с Лидией Владимировной ей на миг показалось, что она может что-то сделать, может добиться справедливости. И ей бы это удалось, поддержи школьников хоть один неравнодушный взрослый. Однако, скорее всего, строптивая учительница раздражала всех – руководство школы, родителей, чиновников, других педагогов. Никому не нужна была справедливость, нужны были только хорошие оценки.

Белла проиграла эту борьбу. Но первый и главный шаг к той Белле Ахмадулиной, которую мы знаем сейчас, был сделан. Как она сама написала в стихотворении, посвященном Надежде Мандельштам:

Я бы не хотела проводить параллелей между нею и другими поэтами, поэтому скажу только о своём впечатлении от общения с ней. Она была начисто лишена надменности, элитарный снобизм был чужд ей, и она не терпела его проявления в других. Она не признавала идолопоклонничества, лести, пустых комплиментов. Любила прямые, открытые отношения и при всём высоком строе её поэтической мысли была проста и искренна с людьми. Но самое главное – она была высокоморальным человеком. Мне рассказывал Арон Каценелинбойген, что, став выездной в те годы, когда это далеко не всем было позволено, она с отвращением говорила о той двусмысленной роли, которую, не желая того, играла. Она понимала, что волей-неволей создаёт ложное впечатление о свободном духе советского общества, выезжая за границу, и открыто говорила о том, что кается, играя роль «священной коровы». Почти как в стихах, где она писала: «в чудовищных веригах немоты / оплачешь ты свою вину пред ними». Она оплакала. Это, по моему мнению, и отличает её существенным образом от многих её собратьев по перу, стремившихся скорее оправдать себя, нежели покаяться.