Варя - Ольга Беркут

играешь. Понимаешь меня?

Аня кивала, испуганно думая, что совсем не разумеет, чего это от неё требуют.

— Не волнуйся, я тебе всё покажу и расскажу. Смотри, Шатуновская вот так виляет бедрами, когда ходит. Ну-ка, повтори… Нет, сильнее виляй. Сильнее, я говорю. Да не бойся. Уже лучше. Хорошо. Такой походкой на сцену и выйдешь, поняла?

Аннушка опять закивала, краснея до ушей.

— А теперь слушай меня внимательно. Вчера Шатуновскую за столом икота разобрала. Многие это приметили, хоть она и скрыть свой конфуз пыталась. Поэтому тоже будешь икать. Нужно это, чтобы все сразу догадались, кого ты показываешь. Хорошо? Давай икни. Да не так! Громче! Ты не ешь что ли совсем? Громче, я говорю! Ещё раз. Наконец-то. А теперь держи веер. Прикройся им и засмейся, как дурочка. Потом можешь его уронить. Не забывай только всё время икать!

Репетиция разгорелась жаркая. Сперва ничего толкового не получалась, но потом, заметив, как барышня распыляется и злится, Аня страшно перепугалась. Начала нарочито пыжиться, кривляться, незаметно вошла во вкус и выдала-таки настоящую юмореску.

— Ура! Превосходно! Видишь, какая ты способная оказалась. Порадовала меня. Если всё сделаешь так же вечером на сцене, то после игры я тебя подарком одарю. Договорились?

Аня заверила, что сыграет Шатуновскую точно так, как её научили. И пообещала это вовсе не из-за подарка, а из-за страха перед хищными лисьими глазками милой барыни с озорными кудряшками.

Костюм подобрали знатный. Театральную гримёрку убирали редко, а каждый новый приезд гостей делал её богаче на разные безделушки и наряды. Всё, что ни жалко было пожертвовать ради искусства, множилось здесь грудами хлама.

Поэтому не удивительно, что нашлись и кожаные туфельки, и детская фижма — нижняя юбка с корсажем из настоящего китового уса, и пышное платье из чудесного красного бархата, правда, немного потëртого, а кое-где на швах и вовсе дырявого. Зато рукава его обрамляли рюши из хорошо сохранившегося алого шёлка, блестящего и нежного. Скорей всего, надевала это платье на карнавал или бал какая-нибудь совсем ещё юная особа, возможно даже старшая Степанова. Аня улыбнулась, вспомнив о Елизавете Фёдоровне. Ей она нравилась, в отличие от младшей сестры.

Волосы уложили в замысловатую прическу, украсили розочками из бумаги, а на шею повесили рубиновые бусы, до которых Аня то и дело дотрагивалась кончиками пальцев. Веер тоже оказался под стать роскошному наряду: на красном атласе были вышиты кольца зелёных стебельков с маленькими жёлтыми и бирюзовыми цветочками. А ещё в складках веера пряталось крохотное овальное зеркальце.

Как потешно! В него разве что нос рассмотреть можно. И чего только эти барыни не придумают!

Но Аня сама то и дело украдкой глядела на своё отражение.

Какая я сегодня красивая, с ума сойти можно. А если упросить барыню, разрешить мне после выступления в нарядном платье по саду прогуляться?

Смешно признаться, но ей до жути захотелось поиграть в знатную даму. Она ещё и зонтик кружевной из гримёрки прихватит. Здорово получится! Обещали же ей подарок. А такой даже стоить ничего не будет. Только выступить надо славно, но в таком роскошном костюме — это как по маслу должно пройти.

Сверху шик, а внутри пшик.

Вдруг не к месту вспомнилась присказка дворовых. И она занервничала, справится ли?

Ох, страшно, и чуйка сегодня подводит — молчит.

Вечером в саду с шутками и прибаутками объявили о начале весёлого спектакля. На деревянной сцене с навесными фонариками, вокруг которых кружила мошкара, показали дебютную шараду. Разгадка для неё нашлась быстро, и под бурные аплодисменты новые выступающие сменили первых смельчаков.

Многие господа и дамы в пантомимах участвовали сами, некоторые — вместе с горничными или лакеями. А вот выступить на сцене одной грозило только Ане. Оттого она совсем разволновалась: руки мелко дрожали, сердце так и ухало чуть ли не в горле. Страшила до жути жуткой эта яркая, веселая толпа богачей, то перекрикивающих друг друга ответами, то взрывающихся громким хохотом.

Аня стояла немного в стороне от всех, рядом со сценой, переминаясь с ноги на ногу.

— А ты кто такая? — услышала она вдруг тихий голосок. Робко подняла глаза на высокую черноволосую женщину. Красивое лицо её показалось, как будто знакомым. Было во взгляде тёмных глаз что-то неуловимо родное. Смотрела барыня на неё просто, с интересом и, самое главное, по-доброму.

Так смотрят на равного себе человека. Но такое возможно ли? Ведь барыня наверняка догадалась, что я всего лишь девка разряженная.

— Я Аннушка, то бишь Нюра.

— А ты чья?

— Степановых.

— А в платье таком почему? Никак шараду загадать нам решила?

— Всё так, барыня.

— Не боишься? Вон сколько глаз на тебя сейчас глядеть станут.

— Боюся чуток, барыня.

— Все сцены боятся. А хочешь совет дам?

— Хочу, барыня.

— Ты о результате не думай. Процессом наслаждайся. Представь себя тем, кого играешь, и будто в него обратись. А ещё обязательно нужно глазами в толпе хотя бы одного благодарного зрителя отыскать, который на тебя с восхищением смотреть станет. Этот взгляд и уверенности придаст, и сил.

— Низкий поклон за совет, барыня.

— А хочешь, я твоим благодарным зрителем буду?

— Как бы я рада была! Да просить не смею.

— Значит, решено.

И вот объявили номер Анны.

«Цифру двенадцать скажут, иди на сцену».

И она пошла. Как на каменных ногах поднялась на деревянный полукруглый настил. Растерянно оглядела притихшую толпу. Поискала сперва глазами кудряшки и лисий прищур, но так и не нашла. Зато встретилась с ясным взглядом своего благодарного зрителя и почувствовала, будто тепло ласковое затопило всю её целиком: от кончиков пят до самой макушки. Неожиданно подумалось Ане в тот миг о матушке, о глазах её добрых, с мелкими морщинками в уголках. И захотелось внезапно сыграть для этой красивой незнакомки, как для мамы своей.

Смотри, как обрядили меня здесь! Смотри, как я умею!

Аня видела во всей толпе одну только эту барыню, будто остальные зрители растворились, как по волшебству, в воздухе жаркого летнего вечера и совсем исчезли.

И Аннушка завиляла бедрами, туда-сюда, туда-сюда.

«Покажи ножку в конце походки. Шатуновская любит чулочек свой продемонстрировать».

Кто-то даже присвистнул, когда она немного приподняла юбку, оголив правую лодыжку, а господа в военных мундирах неуверенно захлопали. Затем Аня раскрыла веер, махнула им пару раз и громко икнула. Толпа молчала, буравя её любопытными взглядами.

Что это они так притихли? Неужто играю плохо? Значит, стараться нужно сильней.

— Ик-ик-ик! — хорошо ведь у неё получается. Она снова несколько раз нервно махнула веером. Закрыла его, открыла, уронила, хихикнула и даже треснула